– На! Тварь! Позвони! Позвони еще! На! – орал Хабаров в истерике и что было сил молотил телефоном о пень.
Он успокоился только тогда, когда телефон рассыпался на мелкие детали, смешавшиеся со снегом.
Тяжело дыша, он лежал в сугробе, и начинавшаяся метель постепенно заметала его.
Жадная жизнь. Она дала ему все, что он хотел, потом разом отняла. Жадная…
«Мне бы никогда не слышать тебя… Не слышать тебя… Не слышать тебя…Я ушла от тебя… Ушла…Ушла…Ушла… Мне жаль тебя… Жаль тебя… Жаль тебя… Я ушла от тебя… Женька любит меня… Женька любит меня… Женька… Женька…»
Хабаров обхватил голову руками, пригнулся к заснеженной земле, сжался в комок, не желая больше слышать этих ее слов. Но слова не исчезали, теперь они звучали нагло, даже с издевкой.
«Я буду счастливой! Вот увидишь! Ты задохнешься от зависти! Ты поймешь, как много ты потерял… Много ты потерял… Много ты потерял… Потерял… Потерял… Потерял… Потерял… Пути назад нет… Ты не любил меня… Я буду счастливой… Женька… Женька… Женька любит меня… Женька… Ты задохнешься от зависти… С тебя три тысячи на аборт… На аборт… На аборт… Три тысячи… В наших отношениях жирная точка… Точка… Точка… Точка… Мне не нужен твой ребенок… Ребенок… Ребенок… Я буду счастливой… Буду счастливой… Аборт… Я буду счастливой… Аборт…»
– Тварь! – страшно зарычал он. – Тварь! Тварь! Тва-а-арь! – он бешено молотил руками по спрессованному снегу. – Тва-а-а-арь!
Его бросило в жар. Все тело горело, словно в полдень на пляже. Хрипя, задыхаясь от ненависти и боли, он встал на четвереньки, мутным, качающимся взглядом посмотрел вперед. Зачерпнул пригоршню снега, сунул ее в рот, прожевал, остатки снега растер по лицу.
– Ты у меня будешь счастливой! – дьявольская усмешка исказила его лицо. – Только выберусь отсюда, дорогая…
Он брезгливо сплюнул и медленно пополз вперед.
– Ты что? Ты что сейчас сделала?! – орал Лавриков.
Орлов, Скворцов, Лисицын переглянулись, Орлов положил ему руку на плечо.
– Спокойно, Женя. Без нервов. За это просто убивать надо.
– Какая же ты дрянь! – сквозь зубы, захлебываясь бешенством, прошипел Лавриков. – Да такая подлая сучка мне даже как коврик у подъезда не нужна. Жаль, я женщин не бью. А то бы… Каждое слово тебе в глотку… Обратно… – он сжал кулаки. – Он же там… Там… А ты!
Все, включая секретаршу Серафиму, с немым укором и осуждением смотрели на Алину. В тишине, под прицелами взглядов, Алина обернулась к Сомову.
– Андрей Сергеевич, до Благовещенска небо чистое. Если не возьмете меня на самолет МЧС, я полечу обычным рейсом.
Сомов вздрогнул. Только сейчас он все понял. Он подошел, взял руку Алины, поднес к губам, поцеловал.