. Она поддерживала связь с Лоренсом Аммонсом, практиком Христианской науки, с которым она и Сергей советовались в Париже. Она получила от него письмо в Мартовские иды. Аммонс перечислил книги, которые должны были помочь Лине снять напряжение, и советовал видеть во всем только хорошее – рекомендация касалась и повседневной, и духовной жизни»
[364]. Однако выполнить рекомендации было трудно, и Лина позволила себе предаться фантазиям. Воображала, как уедет из Москвы в Лос-Анджелес, по крайней мере на несколько лет, с мужем или без него. Аммонс одобрил эту идею. «У Голливуда большие перспективы, – написал он, – и, если сбудется Ваша надежда, я думаю, в течение нескольких лет Вам и детям будет обеспечена спокойная жизнь… В этом месте, которое возникло только потому, что было угодно Богу, можно сохранить приверженность истинной Науке, пусть даже в мире кинематографа много искусственного. Идеальная обстановка для воспитания детей!»
[365]Однако вскоре за Прокофьевыми захлопнулась дверца клетки. Приехав вместе в Москву, супруги вскоре начали отдаляться друг от друга, в одиночку справляясь с трудностями жизни в Советском Союзе. При встрече они всякий раз спорили и ругались, и Лина часто плакала. В своих мемуарах Дюк хладнокровно перечисляет признаки угнетенного состояния Лины – она часто плакала, и переживания сказались на ее вокальных данных.
Последний след пребывания Сергея на Западе – в префектуре полиции Парижа, где он зарегистрировал пребывание в городе с 6 апреля по 7 мая 1938 года. Они с Линой договаривались вместе провести этот месяц в Париже. Однако Сергей уехал в Советский Союз один намного раньше намеченного срока. После пересечения границы в Негорелом и прибытия в Москву он обменял заграничный паспорт на внутренний. Композитора, завоевавшего международное признание, НКВД объявил невыездным – не имеющим права выезжать за пределы Советского Союза. Это относилось и к его жене. Запланированные на 1939 и 1940 годы заграничные турне были отложены, а затем отменены. Оправданием послужила война. На концерте в Нью-Йорке вместо Прокофьева выступил Стравинский. Сергей, мучительно переживавший перемены в своем положении, никогда не обращался с просьбой разрешить ему выезд. «Он не просил, потому что боялся услышать отказ», – вспоминала Лина[366].
Предчувствуя, что скоро окажется в ловушке, Лина как могла растянула свое пребывание на Западе в 1938 году. С 6 апреля по 8 мая она жила в отеле Astor Saint-Honore в престижной части Парижа, между Елисейскими Полями и Гранд-опера. Ее мать переехала из квартиры в доме номер 14 по улице Доктер-Ру в комнату в доме рядом с Люксембургским садом. Ольга чувствовала себя брошенной, и Лина переживала за мать, но о собственной судьбе тревожилась не меньше.