— О чём ты? — Он замер.
— Как же! — Дашка смеялась. — Если ты с Леной — она не с Глусским, что нам и требовалось. Одно лишь: мы с ней договаривались в имидж-салон, она хотела сменить имидж, а сама не звонит.
— У неё есть имидж… — бросил Девяткин и посмотрел в туман, где ходили люди, стояли здания, как в каком-то давнишнем сне. — Бывало, — спросил он, — что ты что-то сделала и случайно — и не случайно? Вроде идёшь и играешь: наступить на муравья — или же не наступить? На Муравьёв зла нет — но мысль есть, что ты им судьба, что мог бы перешагнуть — ан нет, шаг твёрд… и — наступаешь, как бы сознательно…
— Прекрати!
— Нет, Даша, чувство такое, что без задумки про Муравьёв ты, их давя, невиновен, а намеренно держа шаг, — сознательно наступаешь и… подло. Хоть, вроде, не виноват. Иной не думает, а раздавит больше того, кто держит против Муравьёв идею.
— Хватит. Мне не смешно, — прервала она. — Психолог!
— Ты тоже хороша с мыслью, что Влад убил, — бросил Девяткин. — Вот как ты, женщина, провоцируешь…
— Ты прав, я первая… Но я несчастная разведёнка… Будем считать, мы квиты, всё здорово и… в субботу мне приходить? Около двадцати человек придут. Мы с Леной всем им звонили и звали.
— В субботу… — повторил Девяткин. Ему вдруг пришла мысль, что, если устроить трюк с трупами… посадить их в машину да утопить… в реке ли, в провале, как тот, у банка, было бы кстати. Его давил ужас, может быть, больший, чем ужас зоны: ужас предстать маньяком в глазах родных и знакомых. — Знаешь, — сказал он, — с этими катастрофами… Мне на ум пришло: вдруг Лена тоже… вдруг рухнет здание?
— Ты с ума сошёл! — Дашка крикнула. — Правда, что ли, что «Форд» пропал?
— Правда.
— Такое, Петя, раз в году. Не обобщай. В Москве миллионы — а гибнуть Лене?
— Всё. — Он отключился.
И вновь вызов. Это снова был тесть. Девяткин вообще убрал звук, чтоб не знать, звонят ему или нет. Он заглядывал во все бары и в каждом — пил. В восемь вернулся к банку, где «Форд», грязный, мятый, уже стоял на тротуаре. Он попытался завести мотор. Напрасно. Автобусом трясся в Жуковку, потом шел пешком. Подходя, всматривался в туман, решив, что, если будет автомобиль, как в прошлый раз, он скроется. Вечерело, он видел дальше, чем тогда. Туман скрывал его. Он застыл, завидев громады бульдозеров, труб, плит. Стройка приблизилась и сконцентрировалась.
Он прошел дорожкой через газон — и дверь открылась.
— Чёрт, Тоня… Я и забыл, — сказал он.
— Ой, Пётр Игнатьич! — Она была в белой наколке, в белом переднике. — Уйти? Хозяйки ведь не было. Я сварила вам, как могла. Пойду я?