— Может, — сказал Девяткин, — ты возьмёшь мою фамилию в честь юбилея?
Она обняла его.
— Я люблю тебя, но хочу быть собой. С твоей фамилией я исчезну как личность. Это моя… пусть слабость. Позже, может быть… Но если хочешь, если считаешь, что тебе лучше…
— Не ставь меня в положение палача, — сказал он.
— Милый, я так люблю тебя!
— Завтракаю, — сказал он, — в банке. Пора.
— Ладно, — выдохнула она.
Когда он выехал из гаража на своём «Форде» и вылез, чтобы открыть ворота, она очутилась рядом, бросилась к нему.
— Не езди! Наври им, что заболел. В честь нас. Не езди!
Его охватила слабость. Казалось, не поедет — и жизнь изменится, будет новая, непохожая на былую, жизнь подлинная. Шёл бой: любовь спорила с необходимостью, с нормами, с правилами. Любовь велела быть вместе — мир разлучал их. Любовь звала к воле — мир навязывал ярмо. Здесь и сейчас можно было начать великую сказку… Ветром из-за стены вынесло вдруг клоуна, бледного, сморщенного. Порыв прошел, и стало ясно, что предложение жены нелепо, что если есть освобождающая сила, то не в любви. Напротив, свободное существо именно любовь отдаёт сперва другому, а потом мается в цепях выдуманных условностей.
— Он гад, — сказал Девяткин.
— Милый, он так хорош! Не ты его привязал?
Девяткин смолчал, не зная, что ответить. Лишь сотовый вновь напомнил ему о необходимом и однозначном.
— Всё. Зовут, — пояснил он, пряча смартфон.
Она осталась на участке, точно на острове, на который он мог не вернуться.
А он уже ехал мимо таких же, как у него, домов.
Свернув направо, он влился в строй иномарок, спешащих в Рублёво-Успенское, и пополз в пробке.
Так будет долго.
С тех пор, как поселился здесь, он ежедневно, по будням, вливался в колонну и полз за банкиром, или актрисой, или политиком (а порой за бандитом), которых знает вся страна, либо же за таким, как сам, клерком… Дальше пойдут виллы, откуда выворачивают с мигалками под охраной министры и прочий кремль. Виллы — мечта всех не столь избранных. Невозможность всем быть наверху компенсируется возможностью шикануть автомобилем. Менеджер по продаже яиц рулит «Хаммером», будто босс шоу-бизнеса, а начальник отдела газового холдинга «Мерседесом» и уравнивается с президентом сталелитейной фирмы. Парад тщеславий! Девяткин водит престижный «Форд». Он соответствует.
Путь долог из-за проклятых пробок. Сцепление… скорость… стоп — и так сотни, тысячи раз до центра.
Лишь оказавшись в рутинном строю, он понял, что допустил ошибку. Следовало бы остаться, гнёт обстоятельств невыносим ему. Цикл движений, напоминающий труд подъяремного скота, бесил. Будто над ним глумились. Он, живой, — реле с переключением от операции к операции. Следующие восемь часов он будет вновь реле — мозговым. Мысль, что разум чужд жизни и крайне критичен по отношению к ней, его зацепила.