Сухой! Третьяк, выжлятники… Князь вздрогнул. Ложь! Ширяй это наплел, а не они, он, только он! Он с тем и ездил, чтоб… А я — живой, и вам меня не взять. И крест на мне, и еду я… И он мне скажет все как есть, он не солжет, не должен, не посмеет.
Приехали. Владычин двор, ворота нараспашку, чернец стоит. Князь придержал коня, спросил:
— Владыка у себя?
— Так он…
— Здесь, нет?!
— Здесь, здесь, вот только…
Только! И — на дыбы коня! Во двор! Чернец метнулся в сторону. А он к крыльцу. Служки забегали.
Крикнул:
— Взять!
Ринулись к поводьям, впились в стремя. Он сошел. Глянул на отроков. Те тоже спешились, стояли, оробев. Ведь как–никак, а боязно, владыка, осерчав, бывает крут. Князь приказал:
— Митяй за старшего! Ждать здесь.
Митяй кивнул. Князь, осенив себя крестом, стал подниматься по ступеням.
В сенях было темно, окна еще с зимы не открывались. Ступил, зацепился за ведро, чуть не свалил его, перекрестился. Дальше прошел на ощупь, в дверь направо, в светлицу.
В светлице сидели келарь Мисаил, ключник Лаврентий, иноки. И свечи, свечи, образа, дух приторный. Спасаются! А бес — он вездесущ… Вон сколько вас, а вошел — и все к стене!
Лаврентий, старый лис, вскочил из–за стола, залебезил, расшаркался. Другие подхватили, загундосили. Вишь, подобрели, обрадовались, что пронесло. И свет в глазах, почтение. В другой бы раз…
В другой! Князь чинно выслушал, кивнул, спросил о владыке. Лаврентий взялся провести. Пошли по лесенке вниз, голову склонив, чтоб лоб не расшибить…
ПСКШЛИ: Келья, как склеп, сырая, темная. Иона восседал возле окна, читйЛ. удивленно
поднял брови, но промолчал. Продолжал читать. И князь молчал. Пресвятый Боже! Что есть власть? Весна на дворе, и мне уже пять дней всего осталось, ну а ему, быть может, и того не будет… А он сидит. А я стою. Зачем я здесь?
Лаврентий потоптался и ушел. Когда шаги его затихли, князь плотно закрыл дверь, подошел к Ионе. Тот читал тихо, едва слышно. А может, он и не читал, а так, повторял по памяти. Он это мог, ты удивлялся, спрашивал, Иона отвечал: «Во мне это, мое, и потому все помню». А помнил ли он, кем был, когда сюда пришел? Чернец бродячий, голь босоногая!
Князь сел на лавку, осмотрелся. Лампада, крест, божница. И бревна серые. И плесень на стене. Озноб берет! Прислушался…
Не понял. Ни словечка. Иона для себя читал. Всеслав еще немного помолчал, потом сказал:
— Владыка! Я к тебе. За утешением.
Иона перестал читать. Губы поджал. Переспросил, не глядя:
— За чем?
— За утешением.
— За утешением! — Иона усмехнулся. — А голос — княжеский…
— Вот в том–то и беда. Гордыня одолела. Устал я от нее. Совсем устал!