Снежные хлопья соткали непроницаемую завесу между Палле и всем окружающим миром. Иногда я уединялась в своей комнате, чтобы почитать наших любимых авторов, но хотя я приносила с собой жаровню с углями, холод быстро выгонял меня оттуда.
Внизу, в большом зале, меня встречали запахи варящихся в котле бобов с салом, крики детей, суета служанок и улыбка Денизы. Из деликатности твоя сестра всегда делала вид, что все у меня в порядке. И в то же время, когда ей казалось, что я отвлеклась, мне случалось ловить на себе ее полный сочувствия взгляд.
Я тяжелела день ото дня. Одна из деревенских матрон, регулярно приходившая ощупывать мой живот и расспрашивать меня, полагала, что все идет нормально. Поскольку она была и немного колдуньей, она поила меня укрепляющим составом, куда входили, по ее словам, мальвазия, синеголовник и несколько унций амбры. Не знаю, в самом ли деле это питье содержало в себе благотворные начала, которые она ему приписывала, но я несомненно чувствовала себя бодро. Иногда мне становилось душно в общем зале и хотелось свежего воздуха. Тогда я закутывалась в плотный плащ, подбитый мехом выдры, — его подарила мне Дениза для зимних прогулок.
Воздух пах морозом. Ветер хлестал меня по лицу, мое дыхание обращалось в пар. Я шла в деревню, или во фруктовый сад, или на Клиссонскую дорогу. Зимний Бокаж восхищал меня своим нездешним видом. Была в этой суровой местности, погребенной под белым саваном, освежавшая душу чистота.
Местные жители приняли меня. После некоторого недоверия вначале они привыкли ко мне и даже соглашались иногда поболтать, когда могли. Совсем не похожие на те изощренные и блестящие умы, с которыми я общалась в Париже, крестьяне, люди совсем другой породы, смогли заинтересовать меня. В них тесно соединялся ревностный мистицизм и стойкие пережитки прежнего языческого идолопоклонства. Поговаривали, будто в лесу Броселианды и на продуваемых всеми ветрами островах до сих пор служили друидессы. Очевидно, они вовсе не страдали от такого соседства. Им в высшей степени было присуще чувство священного и чувство тайны. Именно за это я их и полюбила. С некоторыми даже подружилась. Более близкие к природе, чем мы, они жили инстинктом и открывали Бога в его творениях. С тех пор я всегда возражала тем, кто считал их варварами.
Шли дни. В январе мороз стал таким сильным, что раскололся самый большой камень на краю колодца. Воцарилась стужа. Невозможно было уже спать без огня. Поскольку я не спала вместе со всей семьей в зале, где сохранялось тепло, в моей комнате по вечерам разжигали огонь. Я засыпала, вдыхая запах горящего дерева и глядя на подвижные отсветы пламени, танцующие на потолке.