— Ладно. Да! Я вас слушаю!
— Вы?! Роальд Васильевич?
Голос за мембраной оказался и впрямь необычным. Сдавленный, урезанный какой-то голос. Словно из него удалили обертоны. Вроде никогда раньше подобного не слышал. Не забыл бы, если бы слышал.
— Я.
— Да, это вы, Роальд Васильевич. Узнаю.
— А с кем я говорю?
— Я жрец Ка. Это ведь вам знакомо? Дело у меня к вам срочное. Сейчас, сегодня сгорит дело номер четыре тысячи сто пятьдесят шесть. Сгорит в любом, видимо, случае, но я прошу вас запомнить мой голос и впредь мне доверять. Все расслышали?
— Расслышал. Но не все понял. Жрец Ка? Во-первых, чье Ка вы представляете? Если…
— Это вовсе не важно. Да, не пытайтесь что-либо засечь. Я звоню из автомата. Итак, вы все слышали! До свидания. О моем звонке — никому! Очень важно!
Роальд Васильевич ничего больше не услышал и бросил трубку.
— Жрец-ка, жрец-ка… — Маша прихлебывала кофе, шевелила яркими губами, всматриваясь в листок. Поставила чашку, оглянулась на капитана: — Кто же был? Такой голос… как будто мужика трактором придавило.
— Не знаю, — капитан смотрел на трубку, — первый раз слышу. Знаешь, что сказал? Что сейчас сгорит дело. То, с тройным убийством. И сгорит, мол, обязательно.
Капитан оглянулся.
Несгораемый шкаф — неаккуратное сооружение из толстых стальных листов, выкрашенных кое-как под гнилое дерево, — очень неряшливо, выпирая во все стороны, плющил ажурную тумбочку, ножки которой вроде бы уже искривились. В шкафу уже несколько дней лежало дело номер четыре тысячи и так далее, насчет немедленной гибели которого предостерег сдавленный голосов «жреца Ка»… вернее, как он сказал-то? «Сгорит в любом случае»?
— А чего, — показала подбородком Машенька, — оно все еще здесь?
— Вот именно! А смотри-ка! Что-то сдвинулось! Десять лет не двигалось, а стоило из архива вытрясти — звонок! Интересно!
Капитан выпростал связку ключей, отделил нужный, уродливо-двухголовый со стальными потертостями и наждачными тенями ржавчины в рельефе.
— Это где одна живая осталась, но пропала, а трех девок убили? — Машенька жевала печенье.
Капитан Роальд развернулся вместе со стулом. Ловко воткнув, а потом чуть покачав и удобно устроив внутри скважины двуглавый ключ, капитан с удовольствием повернул его, услышав и ощутив всей рукой упругий щелчок и мягкое послушное движение толстых стержней запора. Дверца приоткрылась, и капитан отвернул ее, литую, отзывавшуюся нежным звоном на прикосновения даже кончиками пальцев. Но, при всем при том, дверца от старости, от перекоса плотно не прилегала — наверху всегда зияла щель в палец толщиной.