Забравшись на подоконник с подушкой в руках, я прижала ее к себе. Опять мне вспомнился Никита – в моем воображении он стоял прямо передо мной: спокойный, уверенный в себе, добрый и смелый. Я вообще часто думала о нем, а этим вечером поймала себя на странной мысли.
На самом деле, хоть я и была влюблена в Ника целых три года, я, кажется, так и не узнала точно, что он за человек. Быть может, я люблю вовсе и не его, а тот самый образ в голове, который придумала сама? Сама придумала, сама наделила определенными чертами характера, сама же назначила идеалом. Если это так, то, кажется, я не на верном пути.
Я еще крепче прижала к себе подушку. Что бы ни было у меня в будущем, я всегда с благодарностью буду вспоминать свою первую любовь, оставшуюся позади, и то, что я чувствовала, глядя на Никиту, все долгие, но веселые три года. Буду помнить все: то, как боялась пойти к нему и заговорить с ним, и то, как мечтала о нем, и то, как фотографировала его, прячась и хмелея от собственной смелости, и то, как мысленно разговаривала с ним перед сном.
С этими мыслями я погрузилась в царство Морфея, а через полчаса с воплем упала с подоконника на пол, перепугав мирно спящего рядом со мной котэ и брата, смотрящего в зале телевизор.
Звук новых сообщений от моих «доброжелателей» я даже и не слышала, а утром просто удалила, решив, что еще раз – и пусть с этими тупыми брюквами действительно разговаривает Смерчинский!
А потом мне опять снился пожар.
На следующий день, в субботу, вместо того чтобы готовиться к двум зачетам, я поплелась на внеочередную встречу со Смерчем. Выполнять миссию по избавлению Князя от Никиты.
– Ты куда, голубушка? – спросила мама, видя, как я собираюсь. – Не ты ли мне клятвенно обещала, что будешь к зачетам готовиться все выходные?
– Мам, я в библиотеку, – бодро соврала я ей. – Там книга нужная по архитектуре есть…
– Что ж, иди. И не задерживайся, – нечего было возразить ей. А вот Федька (чтоб он неладен был, этот Федька!) на весь дом весело закричал:
– Мама, Манька опять врет! Наверное, к своему мотоциклисту на свидание полетела! Видала, она губы блеском мазала!
– И что? – вызверилась я. – И что?!
– Прихорашиваешься, – вынес вердикт братец. – Перед мотоциклистом. Папа-то его видел, а мы нет. Покажи нам своего мальчика, не прячь. Не обидим твоего малыша!
И снова Федька захохотал, противно и издевательски, так, как умеют это делать только братья. И это называется взрослый человек.
– Это ты прихорашиваешься, – прорычала я, напугав маму. – А у меня просто губы сохнут! Я их обветрила. Какой же глупый у меня родственник.