Дневной свет начинал уже меркнуть, когда я очутился перед домом № 87. Пожилая прислуга-иностранка, по-видимому, австриячка, сурово объявила, что доктор Бауэрнштерн в эти часы принимает только пациентов.
— Тем лучше. Я болен. Проводите меня, пожалуйста, в кабинет.
Никаких других пациентов не было видно. Практика у доктора Бауэрнштерн была, по-видимому, не блестящая — по крайней мере на Шервуд авеню. А кабинет был маленький и чистенький.
В первую минуту доктор Бауэрнштерн не узнала меня. Она показалась мне совсем иной, чем в комнате Олни. Во-первых, она была в белом халате. И теперь я видел её волосы, тёмно-каштановые, гладко причёсанные. Во-вторых, в ней чувствовались уверенность и деловитость, естественные для врача, принимающего больного. Должен сказать, она мне очень понравилась. Но лицо у неё было измождённое, и резкий свет ламп немилосердно подчёркивал это.
Узнав меня, она немедленно рассердилась. Затем сделала вид, будто мы встречаемся впервые.
— Здравствуйте. На что жалуетесь?
Я подумал: «Что ж, раз так — почему не сказать правду?»
— Ни на что особенно, — сказал я с торжественной серьёзностью судьи. — Не стану уверять, что я чувствую себя тяжело больным. Но у меня постоянно какое-то угнетённое состояние, я плохо сплю, ем без всякого аппетита.
— Покажите язык.
Я показал — и даже с удовольствием.
— Вы, очевидно, слишком много курите и ведёте сидячий образ жизни. А у зубного врача вы давно были?
— Давно. — Я покачал головой. — Видите ли, я очень занят. Но насчёт моих зубов вы не беспокойтесь. Пропишите мне только что-нибудь такое, чтобы меня сначала встряхнуло немножко, а потом привело в равновесие. Понимаете?
У входной двери, которая была в каких-нибудь двух метрах от кабинета, вдруг громко позвонили. Я слышал, как старая служанка отперла, и услышал с улицы чей-то густой бас. Через минуту старуха постучала в дверь кабинета и испуганно затараторила по-немецки. Доктор Бауэрнштерн поспешно вышла, а я, воспользовавшись её отсутствием, выглянул в узкое окно. На улице у двери стоял полицейский.
Не знаю, зачем он приходил, но его быстро сплавили.
Этот перерыв оказался губительным для маленькой комедии, которую мы разыгрывали. Когда она вернулась, лицо у неё было совершенно такое, как вчера вечером, в горящих глазах читалась тревога, тайный ужас. Она закрыла за собой дверь, но не отошла от неё.
— Как это глупо! — сказала она сердито. — Что вам нужно? Зачем вы пришли сюда?
— Пришёл сказать вам кое-что, — ответил я серьёзно. — Старуха заявила мне, что вы принимаете только больных, вот я и выдал себя за больного.