Тремор отказался вести свою невесту в галерею, где окна были настежь открыты; он усадил ее в оранжерею за маленький ивовый столик. Временами они оставались совершенно одни.
— Скажут, что вы завладеваете мной в исключительное пользование! — воскликнула молодая девушка.
— Признайтесь, однако, что это будет несколько преувеличено, — ответил Мишель.
И он добавил довольно весело:
— Роберт уехал, и вот уже час, что вы и Колетта поручены мне… у меня нет никакого желания, чтобы вы схватили воспаление легких в буфете.
— Бедная Колетта! Она правда, веселится сама и конечно не думает обо мне; но, поверите ли, если я вам скажу, что не имела времени обменяться с нею двумя словами сегодня вечером?
— О! этому очень легко поверить!
— Стеснительно ужинать совсем одной, — заявила вдруг Сюзанна, поставив бокал, в который она только что обмакнула губы. — Почему вы ничего не спросили для себя?
— Просто потому, что я не голоден.
Она посмотрела на него, затем, смеясь тем смехом, который бывал у нее изредка, таким наивным и однако женственным:
— Хотите, мы поделимся?
— Нет, благодарю.
— Тут две вилки, одна на моей тарелке, другая в паштете, мы можем есть в одно время.
— Я не голоден, уверяю вас.
— О! маленький кусочек, Мишель, совсем маленький кусочек, я вас прошу, чтобы мне сделать удовольствие, — умоляла она.
Наполовину раздосадованный, наполовину развеселенный, Мишель взял вилку и послушался. Когда он принял хлеб, деликатно протянутый ему между двумя пальцами, молодая девушка радостно засмеялась.
— К вам так идет, Майк, когда вы перестаете быть серьезным! Иногда серьезные люди бывают очень скучны, вы знаете?
— О! я это знаю!.. Это было, может быть, самой большой глупостью моей жизни быть серьезным человеком!
Тон, которым он говорил, огорчил маленькую королеву вечера; что-то в роде нежной жалости увлажнило ее взгляд.
Она положила свою руку без перчатки, очень мягко, на руку своего сурового подданного.
— Нет, — сказала она, — я не думаю, я думаю, — ваша жизнь очень хороша, как она есть.
Рука Тремора повернулась и пожала сострадательные пальчики.
— Колетта права, вы ужасная обольстительница, — сказал он совсем тихо.
— Но вы так мало поддаетесь обольщению, что я не вижу, чего вам бояться, — пробормотала она еще тише.
И, освобождая свою руку, она взяла вновь бокал и выпила несколько глотков шампанского; затем, так как Тремор не сводил с нее глаз:
— Я кончила, — сказала, она, если вы чувствуете жажду, я даю вам остальное.
— Благодарю вас.
— Вам противно? — спросила она так серьезно, что он не мог удержаться от смеха.