Самым разумным и самым человечным являлось решение сделать тайно и непосредственно выговор Клоду, приказав ему самому написать мисс Саре письмо с почтительным объяснением и прочувствованным извинением. Итак, Мишель решил на следующий же день написать своему юному другу; Бетюн, который собирался отправиться в Шантильи, ничего не узнает о послании, и происшествие закончится довольно благополучно.
Одно мгновение Мишеля забавляла мысль, какую бы мину сделали Даран и Колетта, узнав об его победе над сердцем мисс Сары. Затем он забыл Клода и его шалость. Он сошел в небольшой парк и стал гулять под деревьями, дыша лесным воздухом и с удовольствием замечая успехи роста своих дорогих растений, тех, которые стремились „подняться до звезд“.
Мишель, конечно, отказался от намерения, принятого накануне, отправиться в Прекруа. Ни за что на свете он не хотел бы рискнуть встретиться со своей счастливой и застенчивой невестой. Одна мысль о многозначительной улыбке, которой она не преминула бы его приветствовать, бросала его в озноб.
Бродя по полям, роскошно зеленевшим и усеянным цветами, он дошел до Ривайера, где хотел справиться об условиях найма коттеджа для Жака Рео на летние месяцы.
Многочисленные развлечения храмового праздника запрудили деревню. Мишель захватил по дороге шорника Камюса, хозяина виллы „Ив“ с большим трудом увел его к нему домой и объяснил ему причину своего визита. Лукавый крестьянин, поддерживаемый своей еще более хитрой женой, потерял в разглагольствованиях, осторожных отступлениях и еще более осторожных предложениях добрых десять из пятнадцати минут их беседы, но наконец они сговорились, и Мишель, покинув Камюса, с наслаждением вдыхал вольный воздух.
С обеих сторон главной улицы прогуливались люди с празднично-блаженным или задорно веселым видом, останавливались перед лавками, стены которых были обтянуты дешевым ситцем красного цвета и убраны стеклянной посудой. На площади, где возвышались театр, зверинец и другие более дорогие места развлечений, праздник был в полном разгаре. Оглушенный музыкой каруселей, криками продавцов, скрипом турникетов, беспрерывными выстрелами на тире, шумом, грохотом обрушивающихся фигур в „jeu de massacre“[15], Мишель терпеливо пробивался сквозь толпу, стараясь по возможности никого не толкать. Перед пирожной с полдюжины мальчишек в возрасте от пяти до восьми лет, с запачканными лицами, в жалких лохмотьях смотрели жадными глазами на миндальное печенье, которое ежеминутно подавалось автоматом и тотчас же с хрустением съедалось более состоятельными мальчиками, детьми одного Ривайерского крестьянина.