Обойдя наши помещения, он остался доволен. Особенно порадовал его часовой у нашего арсенала.
– Поручик, а почему вы одеты не по уставу? – задал он ожидаемый мной вопрос.
– Ваше высокопревосходительство, данная форма удобна и осназу разрешена.
– Ладно, разрешена так разрешена, – усмехнулся он. – Главное, вы в ней орлами смотритесь, получше даже армейцев.
Вот так, благодаря исконной вражде с армией, отряд сохранил удобную и красивую форму.
Одесса. 8 января 1878 года
Ну, здравствуй, Одесса-мама. Где ты, Привоз с Дерибасовской? Море, солнце, гимназистки? Нет ничего. Есть только пыль, пыль от шагающих сапог, и отпуска нет на войне. Правильно, войне. Сразу по прибытии нас разместили непосредственно в управлении. Такую радость в глазах одесситов я видел только за Дунаем, после Ловчи у ребят из 3-й стрелковой бригады. Помогли. Выручили. Вот это плескалось во взглядах всех. И мне стало жутко: что же тут по-настоящему происходит?
То, что рассказал мне капитан Добродеев, повергло меня в шок. Конкретно здесь и сейчас была готова вспыхнуть гражданская война. Листовки и прокламации висели на стенах домов. Убийства агентов и осведомителей. Да и просто заподозренных в сотрудничестве с властями.
– Вы не представляете, Сергей Петрович, но фактически Новороссийский университет стал рассадником инакомыслия. Самое интересное, крестьян и мастеровых там нет, все сплошь дворянские отпрыски. Откуда в них эта ненависть к собственной стране… – Капитан продолжал говорить. Ему просто было необходимо поделиться со мной своими мыслями. Он просто очень устал. Устал от всего происходящего. – Вы газеты читаете? Нет? Тогда полюбопытствуйте.
В. Засулич: «…Я решилась хоть ценою собственной гибели доказать, что нельзя быть уверенным в безнаказанности, так ругаясь над человеческой личностью… (В. И. Засулич была настолько взволнованна, что не могла продолжать. Председатель пригласил ее отдохнуть и успокоиться.)... Я не нашла другого способа… Страшно поднять руку на человека, но я находила, что должна это сделать».
– Что это? – Я не мог поверить, на моих глазах пресса делала то, что не могли сделать англы. – Откуда это?
– Это опубликованная стенограмма суда. Прелестно, не правда ли? – Добродеев зло дернул щекой. – И весь свет нашего города сейчас жалеет эту мерзавку.
Я не мог ничего сказать в ответ. Было мерзко и пусто.
Следующий день мы обустраивались и знакомились с городом. Я настоял, чтобы нам выдали четыре карты с планом города. Удивительно, но спустя три часа они были у меня. А вот отличия от Киева были, причем в лучшую сторону: генерал-губернатор Одессы, граф Тотлебен, был по-военному крут. И порядок наводил железной рукой, и крови не боялся. На третий день я попался ему на глаза. Немного пропесочив меня за форму, он поностальгировал о временах Плевны. Оказывается, он отлично помнил нашу сводную бригаду и очень жалел, что ее расформировали. Узнав о добром ко мне отношении, губернаторская челядь наперебой начала оказывать знаки внимания. Противно. Сперва ноль эмоций, фунт презрения, а после… Дрянь, а не люди. Но тут я попал в руки статс-секретарю Панютину. По отзывам ребят из управления, хваткий и жесткий мужик, социалисты его люто ненавидели за наводимый порядок.