Захотелось немедленно проглотить оба бутерброда разом. Но… С мальчишеских времен жевать украдкой от друзей считалось великим позором. Лобов огляделся: ближе всего к нему оказался капитан Суровцев, который писал что-то на листочке, подложив под него удостоверение личности. Было бы в высшей степени справедливо поделиться с ним едой, приготовленной его женой. И Сергей протянул ему самый большой бутерброд.
— Ух ты! — удивился капитан. — Откуда такая роскошь?
— В командировку взял да и забыл…
Капитан разделил бутерброд на две половинки
— Надо же! Моя жена такие же делает…
Сергей вспыхнул и потупил глаза. Вот это засветка! Но Суровцев не стал выяснять происхождение бутербродов.
— Надо по половинке раненым отдать.
Что и было исполнено. Но раненые есть не хотели. Раненые умирали от жажды…
— Воды… Воды… — шептали сухие растрескавшиеся губы…
Жажда… Какое обжигающее, иссушающее слово… Оно царапало горло гроздью острых крючков… Оно шипело, как испаряющаяся на огне вода… Язык, произнесший это гибельное слово, гортань и нёбо покрывались трещинами, как такыр в пустыни. Из всех напитков, испробованных Сергеем за его недолгую жизнь, чаще и мучительнее всего вспоминался бабушкин квас, который она готовила из овсяного отвара по старинным поморским рецептом. Этот нежный бодрящий напиток не шибал в нос, он наполнял рот, горло, желудок, все тело чем-то прохладным и целебным. Как ей удавалось творить такое чудо? «С молитовкой», — улыбалась она. А он тогда еще кривился: после московских ситро и лимонадов бабушкин квас казался кислятиной. Только потом он понял, что за божественный эликсир она готовила. «Эх, полглоточка бы сейчас того поморского кваса! Да что кваса — любой болотной жижи — лишь смочить пересохший рот!»
Прошел еще один день и еще одна ночь — в пороховой вони и трупном смраде… Сергею казалось, что прошла неделя, нет — вечность с того момента, когда Ирина поцеловала его на прощание, когда он вдыхал аромат жасмина в гостевой комнатке и когда он пил компот, оставленный ему Самвелом с обеда. Каким божественным напитком чудился этот армейский компот из залежалых сухофруктов! «Если выберусь из этого ада, — пообещал себе Лобов, — буду каждый день варить себе компот и пить его, не считая стаканов — пить, пить, пить…»
— Пить… Пить… — взывал к кирпичным сводам молоденький пограничник, раненный в живот. Положение его было безнадежным — он отходил, и в меркнувшем его сознании оставалось только одно желание, только одно слово: — Пить… Пить…
Капитан Суровцев скрасил его последние минуты еще одной ложкой воды.