Лунь велел всем выйти и придирчиво осмотрел каждого. Лучше всех сидела чужеземная форма на Лобове: безупречный пехотный обер-фельдфебель: плечист и белокур, ни дать ни взять уроженец какой-нибудь Вестфалии или Тюрингии. Даром что немецким владел слабовато.
Петрович вполне соответствовал своей шоферской профессии, благо и мундир ему достался с плеча убитого водителя. Следы крови были тщательно замыты, а обшлага несколько длинноватых рукавов Петрович аккуратно подшил; в его шоферском чемоданчике хранились инструменты на всякие нужды — от ключей до игл, от крючков-грузил-блесен до малого хирургического набора, подобранного в разбитом лазарете.
Лейтенант, ставший по случаю ефрейтором, тоже не вызывал никаких нареканий. Все на месте: и нашивки, и эмблемы, и петлички…
— Помните, — предупреждал их в который раз Лунь. — Вы эстонцы, поэтому не суетитесь, помните, что народ этот нетороплив и основателен по своей сути. На людях общайтесь между собой на любой тарабарщине. Только не переусердствуйте.
Выехали на Минское шоссе. Лунь с замиранием сердца ждал встречи с немецкими машинами. Вот и первый встречный грузовик. Проскочил мимо. Никаких проблем. «А какие могут быть проблемы, когда мы так поднаторели?» — обнадеживал себя Лунь. Но все же холодок в груди не прошел и после того, как разминулись с первой большой колонной войскового обоза. И когда проехали — вполне благополучно — первый блокпост перед Барановичами…
В Минск въехали после полудня. Лунь решил остановиться в ближайшем предместье — в Малиновке. Остановив машины, он обошел ближайшие улочки и выбрал угловой частный дом за высоким глухим забором по Курганной улице. Внутрь усадьбы вели потемневшие от времени резные ворота с прорезанной в левом полотнище калиткой. Калитка оказалась запертой, и Лунь громко постучал в нее рукоятью парабеллума. Лязгнул запор, и в просвете калитки возникло испуганное лицо всклокоченного хозяина.
— Проше пана!
«Пан», не дожидаясь приглашения, прошел во двор. За ним проследовал и Лобов. Они поднялись по ступенькам в хату, вошли, не снимая фуражек в комнаты.
— Дас ист гут! — изрек майор. И на хорошо ломаном русском языке пояснил хозяину: — Тут будьет стоят германски зольдатен. Откривай ворота!
Хозяин, испуганно покосившись на ствол пистолета, указующий на ворота, бросился отодвигать запоры. Первой въехала радиомашина, за ней «опель».
* * *
Как ни терпелось Лобову побыстрее выбраться на улицу Немиги, найти — обязательно найти! — он в этом не сомневался — знакомый дом, а в нем Ирину, обнять ее, зацеловать, — все же взял в толк, что в комендантский час лучше не шастать по городу даже в немецкой форме, тем паче с весьма нетвердым знанием языка. Надо было подумать еще, как предстать перед возлюбленной, чтобы не шокировать ее вражеским мундиром.