— Ты преподнес мне дивный подарок, — сказала она, погладив его по щеке. — Но в военное время дезертиров сурово наказывают. Что будет, если тебя арестуют? Тебя не расстреляют? Тошан, скажи мне правду, нельзя так рисковать.
— Нет, не расстреляют, меня отправят в Цитадель, я получу взыскание или выговор. Может, я добровольно явлюсь к начальству и, поверь мне, сумею оправдать свои действия. Оправдаюсь и перед твоими родителями, поскольку рассчитываю этим вечером оказаться в твоей спальне. Самое главное — то, что я здесь, с тобой, хоть на несколько дней. Война, затеянная бледнолицыми, подождет…
— Тошан, ты слегка тронулся, — сказала Эрмин сквозь смех и слезы, свернувшись клубочком в его объятиях. — Но это самое веское доказательство твоей любви, которое я когда-либо получала. Надеюсь, отец поймет это, и мама тоже. Мне столько нужно рассказать тебе, но позже…
Он прижимался к ней, наслаждаясь утонченным терпким ароматом ее тела, покрывая легкими поцелуями ложбинку между грудями.
— Хочу насытиться тобой про запас, — сказал он ей на ухо. — Сколько раз я представлял себе этот момент! Я колебался, прислушиваясь к доводам логики и рассудка. Твердил себе, что лучше вернуться в лагерь на реке Алекс. Но у бабушки Одины меня кое-что побудило нарушить армейский закон, чтобы повидать тебя. Наша общая сестра…
— Киона!
— Да, Киона. Как-то утром она явилась мне и, глядя прямо в глаза, руки за спиной, сказала сурово: «Мимин очень несчастна! Ветер доносит до меня ее вздохи, в каплях дождя я чувствую ее слезы! Ты должен идти!» И я пошел.
— Она правда так сказала? Ты так говорил, когда мы встретились.
— Ты знаешь почему? Я, как и Киона, внемлю зову наших предков, племени моей матери. Их слова полны поэзии, иной, чем исполненная мудрости поэзия белых людей.
Эрмин ненадолго смежила веки, чтобы вызвать сияющий образ Кионы, уникального ребенка, опекающего их. Жуткие события последней зимы могли бы завершиться куда более трагически, если бы не ангел с золотисто-рыжими косами, чья власть позволяла угадать незримую границу между земным миром и другими измерениями, быть может, небесными.
— Я больше ничего не боюсь, любовь моя, — сказала она. — Боюсь только потерять тебя…
Тошан нежно поцеловал ее в лоб. Он не ведал, что несет завтрашний день и сколько времени удастся ему провести с женой и детьми, но он урвет у судьбы бесценные часы радости. Он замер, в молчании следя за медленным бегом облаков, отбрасывавших тени на синие воды озера Сен-Жан.