Пройдя под её выкрашенным в розовый цвет сводом, украшенным разнообразным футбольным граффити, он прижался к защищающему угол гранитному уголку над почти полностью ушедшей в асфальт чугунной тумбой, и выглянул наружу. По сравнению со двором, здесь было даже светло. Вот гуляет девочка лет пятнадцати. Без взрослых, но с ротвейлером. Два парня примерно такого же возраста курят, прислонясь к одной из припаркованных машин. Где-то в стороне заливисто хохочет молодой мужской голос – пивом там кого-то угощают, что ли? С другой стороны шаги, – идёт не старая ещё женщина с суровым лицом, и с хозяйственной сумкой в руке. По виду – учительница. Женщина покосилась на стоящего под аркой странного морщащегося парня, но ничего не сказала – уверенно прошла мимо. Всё, вроде, было спокойно.
– А этот придурок и говорит мне: «Я понятия не имею!..». Во даёт, да?..
Сзади, из двора, прошли ещё двое подростков, не обративших на него никакого внимания. Николай оторвался от стены. Сбоку что-то мешало, и он покосился туда, обнаружив всё ещё, оказывается, висящую на плече сумку. Свою собственную, с окончательно, наверное, заветрившимися бутербродами. Ещё там лежала микроскопическая книжка по венгерской фармацевтике, выданная ему ещё с год назад на какой-то выставке: как раз сегодня Николай забрал её из своего шкафчика, чтобы сверить кое-что с талмудом «клинической фармакологии», и потерять её, наверное, было бы жалко. Жальче, чем еду.
Внешне не торопясь, но достаточно широкими шагами, закрыв рваный бок пригодившейся сумкой, он пошёл по улице в направлении Каменноостровского проспекта, бывшего Кировского. По пути он размышлял, правильно ли он делает: если быть параноиком, то можно представить, что мужчина с ножиком бегает сейчас по микрорайону расширяющимися кругами, пытаясь его найти и добить. А если быть совсем уж запуганным, то можно додуматься и до того, что он ездит теми же кругами на машине, вглядываясь в лица пешеходов. Навстречу как раз что-то ехало, ещё далеко, а слева показалась очередная арка – на этот раз невысокая и квадратная, и в неё Николай, не слишком раздумывая, свернул. Бок болел, но уже глуше, и горячего тока крови по коже не чувствовалось – подсохло, вместе с рубахой. Постояв, он отрегулировал ремень сумки, поднимая её поближе к плечу, потом снял перекосившуюся на голове шапочку и надел её как следует.
«Что это было, Бэрримор?» – сказал он сам себе: в который раз за последние сумасшедшие дни. Два дня было нормальных – выходные, и опять всё по новой. Мысль о том, что это был сексуальный маньяк не подходила: было бы странно, если бы маньяка привлёк офигевший от работы не такой уж хилый парень с ростом 182. Лицо напавшего на него человека, в косом свете кренящегося от ветра фонаря, стояло у Николая перед глазами: короткие светлые волосы ёжиком, шапки нет, губы прямые, глаза злые. Челюсть крепкая, скулы широкие. Зная свою отвратительную память на лица, он попытался перевести изображение в слова, которые запоминались уже гораздо лучше. Ещё расстёгнутый ворот и куртка чёрного цвета, – как у него самого и двух третей мужчин с зарплатой ниже уровня официанта в приличном заведении, когда в свитере ходить уже холодно, а на пальто либо ещё нет денег, либо не дорос статус. Ниже пояса – вообще нуль, туда он ни разу не покосился.