В принципе, приходить в полдесятого ночи к пожилым людям, не являющимся тебе прямыми родственниками, было, наверное, не очень хорошо. Но если тот мужик действительно сторожил его у дома, то идти именно туда сейчас, пожалуй, не стоило. У Николая имелось несколько друзей, к которым теоретически можно было напроситься переночевать: но большинство из них относились ко времени обучения в институте, а значит могли быть без значительного труда вычислены по институтским бумагам. Из школьных друзей к этому времени оставался только один, но с месяц назад у него родилась дочка, и лезть к нему даже на поддверный коврик было бы теперь уже просто хамством. Про друга деда, Вдового, и его квартиру на Малой Посадской, не знал, наверное, никто лишний.
Дверь Алексея Степановича была обшита залакированными «жжёными» досками поверх стального листа, как было модно лет десять назад. Его «правильный» звонок Николай отлично знал ещё с детства: два коротких. На лестничной площадке третьего этажа было темновато, но он бывал здесь так много раз, что без труда нашёл кнопку наощупь.
– Кто? – уверенным голосом спросили за дверью.
– Я…, – отозвался он, и посторонился, чтобы его не пришибла открывающаяся дверь.
– Ну, заходи! Здорово!
Дед Лёша сунул Николаю до сих пор крепкую руку, хотя и размякшую за зиму от обычной дачной заскорузлости. Пропустив его мимо себя, он закрыл дверь на оба замка, и снял с вешалки «плечики», – подать. Куртку Николай обычно вешал просто на петельку, но сейчас хозяйская вежливость оказалась особо некстати: снимая располосованную кожанку, он не удержался от болезненной гримасы, отдирая от себя её присохшую подкладку.
– Ё!.. – коротко высказался по этому поводу Алексей Степанович, – Где же это тебя так?
– Да вот…
Он всё равно не собирался вдаваться в подробности, чтобы не вызвать впечатление того, что он подставляет их квартиру, чтобы уберечь родителей, – хотя ни для тех, ни для других опасности, по его мнению, не было. Как раз в этот момент в прихожую вошла, вытирая руки об измятое бело-зелёное кухонное полотенце, Наталья Евгеньевна, деда-Лёшина жена. Была она как всегда румяная, искренне улыбающаяся, и, как всегда, вызвала нерушимую ассоциацию со стаканом молока и горячей сдобной плюшкой. Николай сумел очень ловко повернуться, наклоняясь к своей устраиваемой в углу сумке, и вроде бы закрылся от неё, но Наталья Евгеньевна ждала его, чтобы поздороваться уже как следует, а не мельком, и пришлось разгибаться.
– Господи, Коля!
– Так! Спокойно! В ванную!
Алексей Степаныч даже не дал жене поднять крик, услав её в комнату за перекисью и бинтом, а сам зашёл за Николаем и прикрыл за собой дверь.