Тот как раз грел до сих пор мёрзнущие руки о бока дымящейся, пузатой сервизной чашки, и чай в ней ощутимо плеснулся. То, что дед это спросит, Николай знал, но что ему на это ответить – не представлял совершенно.
– У нас странные вещи происходят на отделении, – сказал он нехотя. -Слишком много больных умирает. Все болезни вроде бы самые настоящие, -а всё равно слишком много.
Алексей Степанович смолчал, а его супруга ещё продолжала где-то возиться, то ли ища свои конфеты, то ли уже стеля ему диван.
– А вот в пятницу сначала какой-то тип попытался у нас сейф вскрыть, а потом пропала ординатор нашего отделения, девушка…
«Точнее, наоборот» – заключил Николай не совсем внятно, но старый друг деда опять не перебил.
– Сегодня на отделение приходил её парень, расспрашивал всех, кто что может знать. Вообще сумасшедший день. Я никого не трогаю, возвращаюсь домой, и на Профессора Попова в меня без лишних разговоров суют ножом.
Николай не удержался, погладил себя по повязке, и сморщился. То ли от раны, даже чистой, то ли от нервов и всего остального, но температура у него, кажется, уже чуточку полезла вверх.
Вернулась Наталья Евгеньевна, и тему при ней развивать не стали, просто попили чая. Он подумал, что жёлтая полосочка с номером телефона последней Дашиной больной лежит в кармане испачканных джинсов, – но звонить было уже поздно, нормальные пожилые люди в это время уже спят. Можно было позвонить ещё Артёму, – хотя надежды на то, что он скажет что-то обнадёживающее, он почти не испытывал. Даша или найдётся сама… Или не найдётся.
Допив чай и поднявшись, Николай долго благодарил бабу Наташу за ужин, несколько минут поговорил о её здоровье, а потом намекнул, что хотел бы уже лечь. На самом деле сна у него не было ни в одном глазу, но если этого не сделать, то разговор затянется за полночь, а это им вредно. Режим в таком возрасте должен быть как у детей до года: всё по часам.
Улёгшись на кривоватый диван, он долго ворочался, стараясь поудобнее устроить располосованный бок, и дожидаясь деда Лёшу, который, как он не сомневался, придет договорить. Пришёл он только в полседьмого утра, без церемоний спящего Николая растолкав.
– Ну что, – сказал он. – Давай рассказывай, засоня. Бок болит?
– Не знаю пока, – отозвался тот сонным ещё голосом, и подтягиваясь повыше понял – да, действительно, болит.
Алексей Степаныч ждал, и Николай сам начал рассказывать ему остальные детали истории, с которой начал вчера. То ли время было специально подобрано дедом таким образом, чтобы он, мысленно ещё досыпая, меньше себя контролировал, то ли ему просто надоело держать всё внутри себя, но говорил он достаточно откровенно, со всеми деталями из тех, которые не слишком требовали продвинутой медицинской терминологии.