– Что-то ты опаздываешь сегодня. С чего бы это? Уильям посмотрел на нее вопросительно; лицо у него по-прежнему было рассеянное.
– Боюсь, рассердится твоя студенточка, если заставишь ее ждать, – сказала Эдит.
К губам, он почувствовал, подступила немота.
– Что? – спросил он. – Ты о чем?
– Уилли, Уилли!.. – Эдит снисходительно рассмеялась. – Ты думал, я не знаю про твою… маленькую интрижку? Знаю, давным-давно знаю. Как ее зовут? Слыхала, да запамятовала.
Его потрясенный, смущенный ум ухватился за одно услышанное слово; когда он заговорил, собственный голос показался ему раздраженным.
– Ты не понимаешь. Это не интрижка, напрасно ты так говоришь. Это…
– Уилли, Уилли… – Она опять рассмеялась. – У тебя такой взволнованный вид! К твоему сведению, я немножко в этом понимаю. Мужчины за сорок… Видимо, это естественно. Так, по крайней мере, говорят.
Несколько секунд он молчал. Потом неохотно промолвил:
– Эдит, если ты хочешь это обсудить…
– Нет! – возразила она; в ее голосе послышался страх. – Тут нечего обсуждать. Совсем нечего.
И они не стали ничего обсуждать ни тогда, ни позже. Большую часть времени Эдит делала вид, будто у нее и в мыслях нет, что он, когда его нет дома, может быть где-нибудь помимо университета; но иногда она как бы рассеянно проговаривалась о том, что постоянно было где-то внутри нее. Порой высказывалась игриво, словно поддразнивая его и даже с намеком на некую сердечность; порой – без всякого чувства, как о чем-то самом малозначительном на свете; порой – досадливо, точно о какой-то раздражающей ее мелочи.
– Я все понимаю, – сказала она однажды. – Когда мужчина входит в этот возраст… Но боже мой, Уилли, ты же в отцы ей годишься, разве не так?
До поры он не задумывался о том, как он может выглядеть в глазах третьего лица, в глазах окружающего мира. Но в какой-то момент, отчасти под влиянием слов Эдит, он посмотрел на себя со стороны. Посмотрел и увидел постоянного персонажа дешевого чтива и анекдотов, какие слышишь в курилках: жалкого стареющего субъекта, которого ни во что не ставит жена и который пытается скинуть десяток-другой лет, затеяв роман с женщиной намного его моложе. Неуклюже и по-обезьяньи этот глупый, безвкусно одетый клоун пытается копировать молодежь, вызывая смех, в котором звучат неловкость за него, жалость и презрение. Стоунер вглядывался в эту фигуру так пристально, как только мог; но чем дольше он смотрел, тем меньше он себя в ней узнавал. Нет, это был не он; и внезапно он понял, что это вообще никто.
Но он знал, что мир надвигается на него, на Кэтрин, на маленькую нишу, которую они считали своим убежищем; видя это, он испытывал печаль, которой ни с кем, даже с Кэтрин, не мог поделиться.