Потом я взялся за «мозги» механизма, если такое слово применимо для описания изношенной долгой эксплуатацией коробки с проводами. По ним приказы от различных кнопок внутри лифта поступали к электрическим цепям, моторам и выключателям, заставляющим кабину подниматься на пятый этаж после того, как на первом этаже нажимали кнопку с цифрой 5, на первый – при нажатии кнопки с цифрой 1 и так далее.
Из-за того что мне пришлось много раз спускаться к подвальному переключателю для проверки каждого этапа моей будущей операции, а потом снова подниматься, времени ушло больше, чем предполагалось, так что работу я закончил уже ближе к вечеру.
Выйдя из здания, я отправил телеграмму Файфширу. Отправил на его домашний адрес, рассчитывая, что он должен быть дома. Телеграмму он получит между восемью и десятью часами утра по британскому времени. Получит и будет начеку, а ее смысл поймет, как только дело будет сделано. Текст я сформулировал предельно просто: «Проверьте личный банковский счет оператора лифта. Вы поймете, о чем речь. Если я прав, разместите в „Таймс“ во вторник или среду в колонке частных объявлений следующее: „Все простил. Чарли“. Если я не прав, поместите такое: „Прощай“».
Телеграмму я подписал как «Сэм Спейд».
Субботний вечер прошел неторопливо. Меня тревожил завтрашний день, очень тревожил. Если я ошибся, то даже Файфшир при всем его влиянии не сможет вытащить меня отсюда. Реального плана на случай непредвиденных обстоятельств я не придумал – пошел ва-банк, поставив все на то, что я прав. И пусть каждый день приносил крупицы доказательств, я знал: вся эта чертова игра строится на моем предчувствии и расклад не слишком хорош.
До поздней ночи я все прокручивал и прокручивал в голове детали предстоящей операции, расхаживая по гостиничному номеру, пока факты не слились в бесформенную массу, и тогда я лег и забылся беспокойным сном. Всю ночь хлестал дождь, и ветер с воем сотрясал оконные рамы. Мне то и дело приходилось вставать и засовывать сложенную в несколько раз бумагу в щели между оконным проемом и рамой, чтобы они не так дребезжали. В семь часов утра я полностью проснулся, чувствуя, что совершенно не выспался.
Я тщательно осмотрел комнату, проверяя, не оставил ли каких следов, по которым меня можно было бы вычислить. Во всяком случае, об отпечатках пальцев беспокоиться не пришлось – в комнате я постоянно надевал либо матерчатые, либо хирургические перчатки. Я оставил в номере туалетные принадлежности и все прочее – за исключением того, что мне нужно было сегодня, – понимая, что вряд ли сюда вернусь.