Ее напарница, пусть и не такая роскошная, по крайней мере, оказалась человеком. Она взяла мой листок с вопросами, отнесла в пилотскую кабину и через какое-то время вернулась с ответами. Число мест на каждом используемом в данное время коммерческом лайнере в точности совпадало с информацией с моего силиконового дружка.
Я прогулялся по проходу. Нашел кресло 14В. Занимавший его пассажир вполне мог быть выпускником Гарварда, начинающим юристом, спешащим в Нью-Йорк, чтобы стать партнером в какой-нибудь манхэттенской фирме. На вид года тридцать два, квадратные очки в черепаховой оправе, короткая, аккуратная стрижка, приятное лицо с явно выраженными еврейскими чертами. Рядом с ним, слева, сидел стеснительный мужчина, то ли коллега, то ли клиент. Они разговаривали о чем-то, серьезно, перебирая толстую кипу фотокопий, касавшихся, насколько мне удалось понять, сделки по недвижимости. Человек в кресле 14В мог бы, пожалуй, бросить вызов другому юристу, но вряд ли стал бы убивать кого-то из-за места в самолете.
Я вернулся на место. Сел. В чем же значение номеров самолетных кресел? Что такого примечательного в номере 14В? Почему этот номер отсутствует во всех группах чисел? Из письма Орчнева следовало, что Файфшир, очевидно, знал ответ.
По спине прошел холодок. Может быть, те самые люди, которые в последние дни приложили столько сил, чтобы убить меня, также пытались устранить Файфшира? Может быть, их целью был не погибший в Лондоне президент Баттанга? Может быть, правительство Мвоабских островов было право, утверждая, что никакой Армии освобождения не существует, и мишенью был не Баттанга, а Файфшир?
Оставалось только позавидовать Шерлоку Холмсу. Как же ему повезло с Ватсоном. Поговорил, обсудил, облегчил душу и отправляйся спать, а уж утром, со свежей головой, берись за дело. К тому же у Холмса всегда было с чего начать – я же не имел на руках ничего.
И вообще, не зашел ли я слишком далеко? Может быть, после самоубийства Орчнева мне следовало доложить о случившемся Скэтлиффу и просто ждать указаний? Впрочем, если уж по справедливости, такой возможности у меня и не было. Самым разумным на данный момент представлялся такой вариант: выйти в Нью-Йорке и первым же рейсом улететь в Лондон. Но меня не оставляло чувство, что я зацепился за что-то важное, что-то такое, о чем, может быть, никто, кроме меня, не знал, и мой долг – выяснить все самому, в одиночку. И главная проблема – остаться в живых.
Наш самолет совершил посадку в Ла-Гуардиа в половине двенадцатого, и я сразу отправился на такси в Манхэттен. Вышел, не доезжая пары кварталов до здания «Интерконтинентал», и направился прямо к въезду на парковку. Идти через главный вход, расписываться в журнале не хотелось, так что я укрылся в тени, рассчитывая, что рано или поздно кто-нибудь да выйдет. Работа в офисах шла круглые сутки, хотя численность ночной смены сильно уступала дневной.