Он протянул мне руку. Она была теплая, аккуратная, ухоженная, с изящным маникюром, белая, как будто ее только что обработали тальком, и несколько мягкая, из чего следовало, наверное, предположить, что если она на протяжении пятидесяти лет и сжимала лопату, то на ней в такие моменты обязательно присутствовала лайковая перчатка. Эта рука, несомненно, никогда не держала инструмента более грубого, чем микрофон.
Как часто бывает с людьми в общественной жизни, министр был мельче, чем мне представлялось, не больше пяти футов и восьми дюймов, лицо его было менее твердым и более нервическим, чем виделось по телевизору или на фотографиях в газетах. Оно было приятным, но в принципе слабым, что подчеркивала и задорная, молодящая его прическа, и голубые, слегка прищуренные глаза с тяжелыми мешками под ними.
– Как дела, Макс? – сказал он после того, как Скэтлифф меня представил, сразу, что более свойственно американцам, переходя на обращение по имени и одаривая меня милостивой улыбкой, тепла в которой было столько же, сколько в уличном туалете в январе.
– Хорошо, сэр, спасибо! – Я слегка польстил ему «сэром», за что удостоился еще одной снисходительной улыбки, растянувшейся на пару секунд.
– Играете в крикет, Макс?
К тому времени я не играл в крикет лет десять, да и когда играл, особыми талантами не блистал.
– Да, сэр.
– У нас в это воскресенье намечается матч, а у меня в команде недобор – может быть, вы не откажетесь поддержать?
Скэтлифф побагровел от негодования, казалось, беднягу вот-вот хватит апоплексический удар – его самого ненавистного подчиненного приглашали в компанию тех, кого называют «медными фуражками»!
– Не думаю, что получится. У Флинна есть задание на уик-энд. Так, Флинн? – Он прижал меня твердым взглядом.
– Нет, сэр, уик-энд у меня свободный.
– Вот и хорошо. – Министр протянул мне фотокопию карты с обозначением маршрута к игровому полю, находившемуся неподалеку от деревни Фулкинг, в Даунсе, за Брайтоном. – Повезло, что я вас тут встретил. В пятницу, да еще в такой час, найти кого-то трудно.
Скэтлифф сдержался, чем заслужил мое восхищение.
Вот так я оказался серым воскресным утром на крикетном поле, в компании двадцати одного мужчины, занимавшихся выслеживанием подрывных элементов среди более чем миллиона подданных ее королевского величества и наблюдением за настроениями и планами остального мира в отношении всего того, что осталось от Британской империи.
Уныло моросил дождь, и я, оглядывая это странное сборище немолодых мужчин в белых фланелевых брюках и колледжских джемперах, людей, среди которых проходила моя жизнь и определялась судьба, никак не мог подумать, что однажды, и довольно скоро, один из них, со странным кодовым именем Розовый Конверт, будет вести игру куда менее занимательную.