– Эстель, дай мне Ампаро, – попросил он Ля Россу.
– Хотите ее подержать? – откликнулась девочка.
– Нет, я собираюсь ее крестить.
Он взял у Эстель колыбельку из козлиной шкуры. Казалось, его крошечная дочка ничего не весит. И в то же время у рыцаря никогда еще не было так тяжело на душе. Он обеими руками высоко поднял ребенка и заглянул ему в лицо. Сотни свечей, горевшие в церкви, заполняли пространство оранжевым дымом. Какая красавица! Только чистая любовь могла весить так много и наполнять сердце госпитальера таким восторгом. Он был прав. Ампаро усмирила бурю. Тангейзер мог стоять так несколько часов. Но его дочь не обладала подобным терпением. Она захныкала.
Матиас почему-то вспомнил о львах, рык которых слышал перед рассветом, и засмеялся. Голос Ампаро был сильнее львиного рыка. Он опустил дочь чуть ниже и поцеловал в нос, стараясь не оцарапать ее нежную кожу своей щетиной.
– Маленькая Ампаро не хочет мокнуть. Она хочет грудь, – сказала Эстель.
Новорожденная и правда не успокаивалась. Тангейзер наклонил ее над краем купели, зачерпнул пригоршню воды и вылил на головку девочки:
– Ego te baptizo Amparo in nomine Patris, et Filii, et Spirtus Sancti. Amen.
Затем, прижав к груди плачущую Ампаро, рыцарь улыбнулся:
– Мы спасли ее от ада. Теперь должны спасти от Парижа.
– Танзер? А меня вы окрестите? – подошла к нему вплотную Ля Росса.
Улыбка его стала шире. Эстель просияла.
– С удовольствием. Наклонись над купелью, – сказал ей госпитальер.
Он плеснул водой на спутанные локоны девочки, удивляясь их чистоте:
– Ego te baptizo Estelle in nomine Patris, et Filii, et Spirtus Sancti. Amen.
После этого он взял Эстель за руку. Личико Ампаро покраснело от крика, но отец не собирался так быстро расставаться с дочерью. Шепча ей ласковые слова, словно норовистой лошади, он зашагал по проходу.
Нужно было сосредоточиться на практических делах. Если берлога Тибо находится не на острове, то скорее на левом берегу, чем на правом, и пробраться туда будет легче. Можно взять с собой священника. Для него милиция опустит цепи. А священника, который дружит с сутенерами, уговорить будет нетрудно.
– Матиас? – окликнул рыцаря сзади знакомый голос.
Тангейзер остановился, но не обернулся.
Его разум сомневался в реальности этого звука, этого голоса – иоаннит так жаждал его услышать, что ему могло просто показаться. Но к глазам подступили совсем не мужские слезы, и слезам он поверил.
– Карла! – Эстель отпустила его руку. – Что вы здесь делаете?
Тангейзер не шевелился. Он оплакивал ее, а она родила ему ребенка. Между ними стояли тюрьма, огонь и меч, но они оба пребывали в горниле Гермеса Трисмегиста. Теперь их разделяла только его вина.