На балконе они сделали по глубокому поклону и, звякнув шпорами, подошли к ручке дам.
— А к вам еще гости будут сейчас! — сказал Курденко, после обмена обычными приветствиями и принимаясь за очутившуюся перед ним тарелку с варенцом.
Светицкий от варенца отказался и молча, но выразительно, поглядывал на Соню.
— Кто такие? — спросила Аграфена Степановна.
— Грунины всей семьей; мы их обогнали по дороге.
— Вот и отлично! Павла Андреевна, — обратилась Серафима Семеновна к одной из приживалок, — похлопочите, голубушка, насчет кофею!
Соня поняла наконец выразительные взгляды Светицкого, встала, медленно отошла к сходу в сад и, заложив руки за спину, устремила глаза куда-то вдаль.
Светицкий дал товарищу время вовлечь в разговор дам, затем поднялся и пошел к Соне.
— Что новенького у вас в городе слышно? — спросила Серафима Семеновна, любившая послушать городские толки; Аграфена Степановна относилась к ним равнодушно.
— А что у нас может быть нового? — ответил гусар. — Мы ведь своим мирком больше живем…
— Слыхала я! — несколько недовольным тоном произнесла Степнина. — Монастырь какой- то устроили… правда, что ль?
— Пустое! — усмехнувшись, возразил Курденко. — Так, шутим мы между собой.
— Да разве священным шутят?… — сказала Степнина. — Чины, сказывают, у вас всякие есть?
— Мы священного и не касаемся, Аграфена Степановна.
— На тебе-то чин какой?
По праву старости она, как было общепринято в те времена, всем говорила «ты».
— Я келарь… — Курденко засмеялся. — Ведь у нас общежитие, Аграфена Степановна, кто-нибудь должен же хозяйственными делами ведать, вот я и ведаю… Ей-богу, ничего греховного не делаем!
Аграфена Степановна покачала головой.
— То-то вот, дурите вы все в молодости, а потом и пойдете полы церковные лбом протирать, да всем святым надоедать, чтоб умолили за вас!
— А где же Сонечка? — хватилась Серафима Семеновна.
Но Сонечки и Светицкого уже и след простыл: они неслись на перегонки в аллее и издали слышались их веселые, звонкие голоса.
Такие же голоса раздались вдруг и в зале.
— Да это наши молодые, никак? — сказала Серафима Семеновна и радостная улыбка, словно солнечный луч, облила все лицо ее.
На балкон вбежала и бросилась целовать мать и бабушку Аня; за нею, стараясь казаться солидным, вошел ее муж. Обоим им вместе было лет сорок, оба были рост в рост, — небольшие и худенькие, и только на свежем лице Ани, что васильки, светились большие синие глаза, а у мужа ее они притаились, серые и насмешливые, под навесом высокого лба.
Усы у него только еще намечались, но тем не менее были уже для серьезности тщательно выбриты; на вид ему можно было дать несколько больше его двадцати двух лет.