Поезд несся по ровной, как гладильная доска, местности. Снег к тому времени повалил крупными хлопьями, и темная, перепаханная земля медленно стала белой. Мне на память невольно пришли строчки Китса о том, как «дождь со снегом забивается в морщины скал» и «порывы ледяного ветра хлещут, словно кнутом». Вскоре снегопад перешел в настоящую метель. Казалось, поезд мчится вперед по длинному белому коридору, а вокруг ничего. Мне стало жутковато — все как будто исчезло, растворившись в этой белой мгле, — не было ни земли, ни неба, ни деревьев, ни изгородей, вообще ничего — ни конца, ни начала.
В Хэмпстоке наш поезд задержали — нужно было время, чтобы расчистить заваленные снегом пути. Нам сказали, что ждать придется не меньше получаса, и предложили пройти в станционный буфет, который, к счастью, оказался открыт. Я распечатала пакет печенья с заварным кремом, после долгих колебаний купленного мною вместо пончиков, с сомнением посмотрела на слой дешевого джема внутри, потом сунула одно в рот и принялась жевать, беззастенчиво разглядывая сидевшую за соседним столиком парочку.
Стоял 1969 год — иначе говоря, минуло почти два года с того времени, как через нашу страну прокатились одновременно социальная и сексуальная революции. Бухгалтеры, брокеры, библиотекари, банковские кассиры и клерки в многочисленных офисах, взбунтовавшись и наплевав на многовековые традиции, отрастили волосы до плеч и все как один щеголяли в джинсах, грубых шерстяных носках и потертых куртках, напоминая обитателей Ист-Энда. Парню с девушкой, сидевшим за соседним столиком, было лет по двадцать, и одеты они были как раз в этом стиле, только у девушки вокруг головы еще вдобавок красовалась лента, спускавшаяся чуть ли не до самых бровей. На макушке у парня гоголем сидела черная войлочная шляпа, испещренная лихими надписями Любовь и Мир.
Парочка яростно переругивалась шепотом. Вернее, девушка с несчастным видом кромсала лежавший перед ней на тарелке пончик чем-то вроде перочинного ножичка, а юноша в это время шипел на нее сквозь зубы. Я слышала достаточно, чтобы сообразить, что передо мной разыгрывается сцена ревности — парнишка упрекал девчонку в том, что она переспала с его приятелем. Тема разговора захватила меня до такой степени, что я забыла обо всем и опомнилась, только поймав себя на том, что беззастенчиво вытянула шею, прислушиваясь к их разговору. Увы, парнишка, заметив это, встал и выскочил из буфета. Я невольно поморщилась — воняло от него, как от козла. Две крупные слезы скатились по замурзанным щекам девчонки и капнули на тарелку. Пончик, словно в знак искреннего сочувствия, истекал вареньем.