— Как знаешь! — не обиделся собеседник. Действительно по обе стороны от железной дороги понастроили в последнее время садоводств, и полувоенное облачение русоволосого ни у кого удивления вызвать не могло. — Трогай…
Вскоре, когда появились первые, нежилые пока еще домики, дома и домищи потянувшихся назад, к земле, горожан, они распрощались. Не надолго — ситуация стремительно двигалась к кульминации и встречаться приходилось все чаще…
— Вот ведь, брат, дела какие!
— Будьте-нате! Вообще уже…
Виноградов не первый уже раз подивился исключительной способности русского языка передать всю безграничную гамму чувств и переживаний человека одной-двумя фразами. Каждая реплика диалога, взятая по отдельности, начисто лишена информативности, но комментарии не нужны… Они даже вредны и подчас только искажают смысл.
— Метро-то работает еще?
— Пока — да! Успеем.
— Могли бы в порядке культуры обслуживания по домам развести, как считаешь? Если уж не посадили.
Владимир Александрович пожал плечами — сутки еще не кончились, а он уже опять выходил на свободу из «казенного дома». Еще немного, и это может превратиться в дурную привычку.
— Ты к себе?
— А куда еще? Хватит, погулял! — Чувствовалось, что Борис последние несколько часов неотвратимо трезвел и наливался злобой. — Слышь, Саныч… у тебя деньги есть?
— Немного.
— Одолжи десять тонн? Душа горит!
— Может, не стоит? Завтра опять сюда тащиться…
— Саныч, не жмись! Если я сейчас на грудь не приму — все, пишите письма. Первого же встречного мента урою. Или сожгу, блин, Большой Дом к едрене фене!
Это было серьезно. Виноградов решил пожалеть органы внутренних дел и потянул из кармана бумажник:
— Семь тысяч есть. Хватит? Мне только на дорогу остается.
— Во! То, что надо… Ты же меня знаешь? — Деньги утонули в его боксерской лапище, но Дагутина внезапно осенило:
— Слу-ушай! Давай возьмем водочки, на зуб чего-нибудь — и к тебе. Посидим, переночуем… Поговорить-то все равно надо?
— Надо, конечно, но…
— Да мне что до дому тащиться, что на твою Ржевку! Заодно помоюсь хоть, побреюсь. — Увлеченный невесть откуда возникшей идеей, Борис стал недоступен какой-либо информации извне. Ему и в голову не приходило, что могут у Виноградова быть какие-то свои планы, дела, да и просто желание побыть одному… Владимир Александрович достаточно часто замечал такую сосредоточенность на самих себе у беременных женщин и начинающих алкоголиков. — Пожрать найдем?
— Вряд ли.
— Ах да… Ты же сытый.
Это сказано было таким тоном, что Виноградов застыдился. И беспричинно, вроде бы, и — не совсем!