– Эстет, блин, куда деваться, – ухмыльнулся Чирков. – Дай, угадаю – хочешь, чтоб все по закону было?
На пистолет он обращал внимания не больше, чем на разбросанные окурки, оперся ладонями на край стола и не сводил с Олега глаз. Тот встал поудобнее, держа Чиркова на прицеле и понимая, что долго так не продержится. Чиркову надоест эта игра, и ему достаточно крикнуть, как сюда ввалится охрана. И так, поди, дверь с той стороны подпирают, ждут отмашки, и патронов у них точно больше.
– Угадал, – подтвердил Олег. – Странно про закон слышать, да? Ничего, скоро узнаешь, каково это – суд, приговор, этап. Готовься.
– Ты ничего не докажешь, не надейся, – огрызнулся Чирков.
– Ошибаешься, – сказал Олег, – у меня свидетели есть, человек, который тебе платил, чтобы ты его сыночка отмазал. Осипов, помнишь такого? Капустина, Титова?
Помнил, конечно, лицо враз перекосилось, как от пощечины, но Чирков быстро справился с собой. Сполз со стола и стоял, опираясь на спинку стула, то смотрел на бездыханную Ольгу, то тер лицо рукой.
– Вранье, – уставшим голосом отозвался он, – никто не поверит, свидетелей не было.
– …и показания родственников убитой беременной, той, кого ты в психи посмертно записал вместе с ее детьми.
Чирков дернулся было к Олегу, но там и остался, по щекам пошли алые пятна, на лбу показалась испарина. Он вцепился в спинку стула так, что пальцы побелели, но промолчал, следил за Олегом, подобрался, точно готовился к прыжку.
– Матвеев подтвердил, что так все и было, – произнес Олег и добавил: – Да, улик мало, мне главное – те дела поднять, в прокуратуру я доказательства отправил, так что готовься…
Чирков плюхнулся на стул, прикрыл глаза и стащил с себя галстук.
– Баран! – услышал Олег. – На кой тебе это надо? Пришел бы ко мне, поговорили как люди. Ты же не знаешь, зачем я это сделал…
– Знаю.
Чирков повернул голову, посмотрел исподлобья и принялся наматывать галстук на ладонь, глядя на Олега с неприкрытой ненавистью. И кинулся бы, непременно кинулся, но маячивший перед глазами Чиркова дульный срез делал свое дело.
– Знаю, – повторил Олег, – жена твоя жить не хотела, и я ее понимаю. Я тебе вот что скажу – лучше бы ей тогда все удалось. Она же вены резала, да?
И снова накрыло то волшебное, божественное чувство, когда держишь чужую жизнь в своих руках. А тут не только жизнь, но и самые интимные, близкие сердцу, скрытые от других чувства, в которых и сам себе не всегда признаешься. Чирков аж зубами скрипнул, краска схлынула с его лица, и он проговорил, еле ворочая языком:
– Рот закрой, она мне была всех на свете дороже, я ради нее тебя еще раз продам, не задумываясь…