Йохан поднял ее голову, целуя ее лоб, полные слез, потемневшие глаза.
— И если так, если все не было серьезно, — продолжила она, кусая губы. — Если он с ней переспал, как со многими прочими и забыл на следующий день, станет ли человек лезть в горящий немецкий танк, стараться спасти другого человека, который ничего не значит. Так, случайный любовник, вытаскивать его, хоронить, разрывая землю голыми руками, а потом еще тащить другого немца из этого танка, едва живого командира экипажа почти до самых немецких позиций. И это под прицелом тысячи глаз с русской стороны, когда любой может заметить и донести, по головке за такое не погладят. Когда отца расстреляли, мать отравили, сестру обвинили в предательстве и ее чудом спас только кто-то из высокопоставленных чекистов в Москве, кто дружил с ее отцом. Когда жизнь и так висит на волоске и НКВД расправится еще скорее, чем немцы. Если не всерьез, ничего такого делать не будешь. А она все сделала. И если мой сын лежит в земле и над его прахом не надругались, не наплевали на него, то я должна благодарить только ее.
— Она еще спасла командира экипажа?
— Да, оберштурмфюрер Фриц Зеллер. Он и сейчас воюет в дивизии «Мертвая голова». Он лечился у меня в Шарите, сильно обгорел, но теперь снова вернулся в строй. Он помнит ее. И говорил мне, что Штефан действительно был в нее влюблен. С первого взгляда, если хотите. Да, так. Они все понимали это и удивлялись. Но даже если бы он не был в нее влюблен, просто развлекся, а только она сама относилась бы к нему так и все это сделала, я бы все равно считала своим долгом ей помочь. Пожалуйста, помоги мне, Йохан, сделать это, — она подняла голову и посмотрела ему в глаза. — Если для тебя в этом есть что-то такое, что противоречит твоим убеждениям, я не обижусь. Я понимаю, что война — жестокая штука, здесь надо все принимать, как есть. Тогда я пойду одна и буду действовать в одиночку. Только прошу мне не мешать.
— Помочь одинокой женщине, которой не на кого опереться в жизни, — что может быть в этом такого, что противоречит моим убеждениям? — он с нежностью провел пальцем по ее шелковистым бровям и поцеловал глаза, осушая слезы. — Пусть даже она и в Красной армии. Тем более, что она не большевичка, а дочка князя, как ты говоришь, невеста твоего сына.
— Вдова, — Маренн снова прислонилась головой к его плечу. — Если есть женщина, которую я могу назвать его вдовой, то это только она.
— Вот-вот. Значит, ты никуда не пойдешь одна. Это исключено. Мы все сделаем вместе.
— Спасибо, Йохан, — она прижалась губами к его щеке. Он чуть повернул ее голову, целуя в губы.