Сомнительно, правда, чтобы вампир, оказавшись на месте Сондерса, побежал искать телефон, чтоб позвонить бобби.
И, нет, было уже не смешно. Теперь Заноза сам цеплялся за дурные нелепости, чтобы не забывать — все не по-настоящему.
Что такое страх мисс Су-Лин он помнил по прошлой ночи. Тот страх был неявным, как случается, когда разум твердит, что бояться нечего, а инстинкты кричат об опасности, но и с ним можно было работать. Не составило труда превратить его в ужас — благо, настоящего ужаса, образцового, было предостаточно, спасибо Сондерсу, вцепившемуся в толстые прутья клетки. Заноза не дал ему ощутить ярость — ни к чему это, злость убивает страх, а Сондерс должен бояться. Вместо этого Заноза отдал ему иллюзию страха мисс Су-Лин. Понимание того, что ее ждет нечто гораздо худшее, чем смерть.
Ей, наверное, нужно было попытаться донести до Ясаки то, что она пыталась сказать Сондерсу. Нужно было объяснить, что она — человек. Заставить Ясаки увидеть в ней человека. Но… она не стала и пробовать.
Бесполезно. Нелюди все равно, человек ты или нет. Ясаки был здесь, чтобы наказать Сондерса, а мисс Су-Лин стала средством для достижения цели. Ничем больше. Только телом, которому нужно было причинить максимальную боль на протяжении как можно большего отрезка времени, и лишь для того, чтобы эту боль ощутил Сондерс.
То, что по-настоящему боль будет испытывать мисс Су-Лин не имело никакого значения. Для Ясаки.
И для Занозы.
Он снова сказал себе, что ее здесь нет. Она дома с родителями, или в очередном клубе пытается спрятаться от преследования, в которое не верит и которое не осознает. А то, что происходит в клетке — цыганская магия. Дикое чувство юмора Джейкоба, помноженное на уникальные познания Ясаки о том, что именно и как долго можно делать с живым человеком, имея в распоряжении хороший набор инструментов.
— Ты видишь это не впервые, — голос японца, настоящего, не того, что в клетке, был почти неуловим. Если б не обостренный слух, Заноза и не услышал бы его замечания. — Ты знаешь, что она чувствует.
— Ничего. Ее нет.
Он ощутил улыбку Ясаки настолько отчетливо, как будто смотрел на него.
А думал, что этот узкоглазый не умеет улыбаться, думал, это было забавно — заставить его улыбнуться в «Золотом шмеле»…
Ни хрена! Там улыбка была вынужденной. Здесь — настоящей.
— И тебя нет, — сказал японец. — Так это было? Так тебя не стало?
И сам себе ответил:
— Нет. Ты утратил страх не под ножом. Слишком гордый для этого. Твой ратун был много хуже меня, и то что он сделал было много хуже.
— Чувак, — Заноза обернулся и все же взглянул японцу в лицо, — тебе чьи мозги нужны, Сондерса или мои? Определись уже.