— Слушай, Максим, не унижай меня. Я еще человек, у меня есть совесть. Есть, Максим. Я давно собирался поговорить с тобой с глазу на глаз, но…
— Разрешите выйти, товарищ гвардии майор? — вскочив со стула, спросил Миша.
— Сиди, — бросил ему Максим.
Василий продолжал:
— …Но с первой же встречи мне стало ясно, — не поймешь ты меня. Война выжгла все твои родственные чувства.
— С чего это ты вдруг о чувствах заговорил?
— Ты мне родной брат.
— Кто дал тебе право избивать беззащитных людей? О чувствах говоришь, а главное убил в себе: совесть и честь..
— Я не мог себя сдержать…
— Что теперь о тебе подумает мама? Недавно я во сне ее видел. Бегут вместе с Варей встречать фронтовиков — нас, братьев, радостные и счастливые. Мама совсем молодая, — значит, очень постарела за эти годы… В тяжелые дни боевой жизни, особенно в первый год войны, я вспоминал и тебя, Василий: как он там, мой младший брат, ему, видно, еще труднее в бою, чем мне. А ты…
— Максим! — Василий упал на колени, схватил Максима за ноги. — Пощади…
Максим попытался оттолкнуть его от себя и не смог: Василий впился, как клещ. Под ладонью Максим ощутил мягкий, слегка вьющийся чуб брата.
— Кто тебя толкнул на такое преступление? Кто?
— Никто, Максим, никто…
— Врешь! — крикнул Максим, и рука его бешено сжала чуб брата. Лицо Василия исказилось от боли.
— Это тебе твой комиссар нашептывает, он хочет погубить и меня и тебя…
— Молчать, сволочь!
И Василий отлетел в угол, схватился за грудь, нащупал «талисман» — кусочек золота — и замолчал: он все еще верил, что с этим золотом нигде не пропадешь.
В дверях появился Верба. За ним — врач.
— Товарищ командир полка, поступил приказ. — Верба сделал вид, будто ничего не заметил. — Пора поднимать людей.
— Иду, — сказал Максим.
Спустившись в подвал и еще не читая приказа, он спросил:
— Лисицын вернулся?
— Так точно. Где-то с хозяином дома по усадьбе бродит, — ответил начальник штаба.
— Позовите его ко мне.
Через несколько минут Лисицын и Штольц вошли в подвал. Штольц лопотал не переставая. Лисицын переводил его слова Корюкову:
— Пожалуйста, живите в моем доме, хорошо, спасибо, рад вас видеть, живите, живите…
Передохнув, Штольц не замедлил высказать жалобу: кто-то сломал дверь в подвал и взял ключи от винного погребка. Прошу возвратить…
Корюков, взглянув на дверь, обратился к Вербе:
— Борис Петрович, ключи, по-моему, у лейтенанта Корюкова. Их надо вернуть владельцу.
Забрезжил рассвет. Трудная, напряженная ночь шла к концу. Ночь перед штурмом Берлина.
Полк Максима Корюкова двумя колоннами начал продвигаться к Шпрее. Одна колонна — к лодочной станции, другая (с амфибиями) — к разливу, что ниже лодочной станции. Корюков решил форсировать Шпрее с таким расчетом, чтобы, высадившись на противоположном берегу, ударить по противнику с двух сторон и тем самым обеспечить захват плацдарма для всей дивизии.