Это было будущее, а война еще не кончилась, не все вражеские пулеметы и снайперские винтовки разряжены, еще много пуль и осколков ищут и будут искать Максима Корюкова, командира гвардейского полка, штурмующего последние и самые опасные укрепления фашистов.
Надя будто почувствовала это, брови ее сомкнулись, между ними пролег глубокий желобок. Ей стало страшно: в дни боев за Берлин Максим стал вести себя как-то неосторожно, появлялся там, где не полагалось быть командиру полка.
Началось это сразу после того, как Василия отправили в госпиталь. Можно ли теперь, при этом его состоянии, сказать ему, что Василий сбежал из госпиталя? Всего лишь несколько минут назад Надя набросилась на одного капитана из штаба дивизии, который, придя в медпункт полка за какой-то справкой, сказал, что родной брат командира полка лейтенант Корюков — власовец, шпион. Надя набросилась на капитана. Кто бы мог подумать, что в ней таится столько ярости? Она готова была даже ударить капитана, чтобы раз и навсегда отбить у него охоту к таким сплетням. Надя так и сказала ему: «Прикусите язык, капитан, иначе я постараюсь забыть, что вы офицер, и раненые солдаты помогут мне в этом!»
Да, она была способна на все, лишь бы защитить честь командира полка, отвести от него тяжелый удар — удар в самое сердце.
А когда Наде сказали, что командир полка ранен в голову, она бросилась искать его, напала на след и, не чувствуя ни усталости, ни боли в ноге, добежала до этого дома. Нет, ничего тревожного с Максимом не произошло. И сейчас его пальцы с нежной бережностью перебирали ее волосы.
Снизу, из подвала донесся голос — кто-то ранен, кто-то просит бинт. Надя вскочила на ноги, поцеловала Максима в губы и побежала вниз.
Через час Максим тоже спустился в подвал. Здесь уже разместился штаб полка. В комнате, занятой начальником штаба, рядом с Вербой сидела седая женщина. Придерживая у рта платочек, она подала Корюкову руку и назвала себя:
— Верба, Галина Сергеевна.
— А это моя крошка, — сказал замполит, приподнимая со своих колен высокую, в коротеньком платье девочку лет двенадцати. Она протянула Корюкову длинную сухую руку, из впалой груди ее вырвался сипящий звук.
— Тома, — сказала она.
— А меня зовут Максимом, — произнес усталым голосом Корюков, бережно подержав ее тонкие пальчики в своей огромной ладони.
Галина Сергеевна, покашливая в платочек, повернулась лицом к мужу, заботливо осмотрела его, поправила воротничок, погоны…
— Пап, а пап, а это что такое? — Тамара тронула желтую полоску над грудным карманом отцовской гимнастерки.