— Вот именно! А знаешь почему?
— Нет.
— А вот пойдем завтра со мной в артель, станет ясно.
Утром мы пошли в артель. Цех живописи представлял собою несколько просторных голых комнат, невольно наводящих своим видом на мысль о том, что вкус и уют должны присутствовать не только в домашней обстановке, но и на производстве, где человек проводит треть своего времени.
За столами самой грубой работы и, мне кажется, очень неудобной формы сидели художники. Во всех комнатах их было около ста. Я не пропустил ни одного, каждому глядел через плечо и со многими разговаривал. Работали они очень напряженно, не тратя много времени на разговоры. Некоторые расписывали сразу две, а то и три коробочки, шкатулки, пудреницы.
Я начинал кое-что понимать. Лишь вчера на витрине, хранящей лучшие образцы мстерской живописи, я видел работы изумительной тонкости, полные изящества, носящие печать несомненного таланта и нежной души. Рисунки были так легки, так хрустально-хрупки, что стекло и дерево витрины казались слишком грубым для них хранилищем, и они невольно сочетались в воображении с мягчайшим бархатным или замшевым футляром.
Другое я видел теперь из-за плеча художников. Что-то увяло в рисунке, хотя он по-прежнему был радужно ярок, что-то исчезло в нем, как будто погасла искра божья.
— Купили бы вы, скажем, такую морду? — грубовато, но с искренней горечью спросил меня вдруг художник Громов, показывая коробочку, расписанную на тему «Что ты жадно глядишь на дорогу?»
Я взглянул. Русская красавица с красной лентой в черных, как ночь, волосах выглядела на рисунке препохабно.
— Мне не все еще понятно, — сказал я Игорю Кузьмичу. — Что же заставляет художников, простите за прямоту, так откровенно халтурить?
И тогда дружный хор голосов твердо ответил:
— Вал.
Расшифровывалось это так. Оказывается, в системе промкооперации художественные артели были поставлены в совершенно одинаковые условия со всеми прочими артелями. Таким образом, артель, делающая, например, скалки, и артель, выполняющая тончайшую творческую работу, получали план выпуска валовой продукции, просто исходя из механической мощности. Специфика творческого труда в расчет не бралась: может художник физически сделать три миниатюры в день, пусть делает. И получилось в конце концов так, что если двадцать лет назад художник делал три — пять миниатюр в месяц, то теперь, чтобы обеспечить себя минимальным заработком, он должен плодить их по сорок штук.
— Докатились, что и говорить! — вставил слово бывший живописец старик Куликов Александр Николаевич. — Вон Павлушка Снятков сразу по четыре коробки пишет. Нам в прежнее время иконы-то не позволяли так писать.