Материалы были ему переданы на следующий же день после его прибытия в Пловдив.
Облик Методия Парашкевова уже начал вырисовываться в сознании Аввакума. Разумеется, он видел его пока лишь в «три четверти». Чтобы получился полный «анфас», в характеристике учителя недоставало момчиловского периода. Но даже и так он целиком совпадал с тем первоначальным представлением об учителе, которое создалось у Аввакума.
В роду Методия Парашкевова ни по отцовской, ни по материнской линии не было никого, кто был бы уличен в каких бы то ни было проявлениях реакционных настроении. Все его близкие и дальние родственники усердно работали теперь в сельскохозяйственных кооперативах, а два двоюродных брата за успехи в выращивании десертных сортов винограда «димят» были награждены серебряными медалями. Став учителем, Методий Парашкевов по-прежнему сторонился политической борьбы; правда, в некоторых материалах имеются намеки на его «скрытые симпатии» к прогрессивно настроенным учащимся. Однако нигде в документах нет ни одного свидетельства даже о «скрытых симпатиях» к правым.
В большинстве материалов Методий Парашкевов рисуется как человек необычайно скромный, пренебрегающий бытовыми удобствами, спартанец по духу. Утверждали, что он несколько молчалив, замкнут, у нею довольно тяжелый характер. По общему мнению, он прекрасный педагог, интересуется научной литературой, любит бывать «среди природы». После химии вторым ею увлечением была геология — везде, где ему приходилось учительствовать, он оставлял в качестве наглядных пособий небольшие, тщательно подобранные коллекции минералов. По мнению некоторых, именно это увлечение и помешало ему жениться: он терял много времени на собирание различных камешков и вечно транжирил деньги на книги, инструменты, всевозможные препараты и химикалии.
Не было ни одною свидетельства, где бы не упоминалось о его необыкновенной страсти к охоте. У него она была наследственной. Дед его по отцовской линии, Игнат, слыл на всю околию опытным охотником на волков. А Методий был не только метким стрелком, но и искусным препаратором: всюду, где он работал, кабинет по естествознанию украшали чучела препарированных им зайцев и лисиц, сов и куропаток, которые выглядели совсем как живые.
Трудно было, однако, понять, что заставило ею прервать свою учительскую работу и поселиться в Софии. Сведения об этих двух годах его жизни были довольно скудными. Удалось установить немногое: он жил на деньги, полученные им от продажи отцовскою виноградника; приобрел у какого-то иностранца, вероятно, у англичанина, охотничье ружье; подавал заявление о приеме его на работу в горно-геологический институт. В этот институт его не приняли — на заявлении значится резолюция заведующего отделом кадров: «Не соответствует политически». Хозяин квартиры, где он жил в ту пору, паровозный машинист, сообщил о нем такие данные: «Молчалив, нелюдим, много читает, часто ходит на охоту. У него хорошее ружье, патроны делает сам, убитую дичь раздает всем, кто пожелает. Человек он тихий, замкнутый. Василка, жена моя, ужасно сердилась из-за камней, которыми он завалил всю комнату. На столе всегда держал большие и маленькие пузырьки со всякими химикалиями, разные увеличительные стекла и молоточки. Как-то даже купил себе у старьевщика маленький микроскоп, видать, неплохой, потому что блестел, словно сделан из золота. В тот день мы даже услышали, как он насвистывал у себя в комнате. Видимо, микроскопу радовался. Гости к нему не ходили, за комнату платил в срок, а вот тратиться на одежду скупился. Жена моя, Василка, стирала ему белье, и ей приходилось вечно штопать воротнички его рубашек. Нам он был не в тягость, да и нами был доволен Когда сказал, что уезжает в деревню учительствовать, жена очень огорчилась. Он оставил нам на память замечательную спиртовку, заграничную».