– «Дадено», – передразнил Лычков, – что дадено, то взядено – такой окорок и у меня есть. Я вот думаю, хорошо морякам воевать – тут у них все есть: захотел кипятку, его сколько хошь; холодно стало – к машинам. А уж борщ какой варят… от одного запаху живот ходуном ходит! Захотел портянки постирать – пожалста… А свету, как в Большом театре…
– Толкуй про Большой-то театр… а сам сроду и не бывал в нем!
– То есть каким же манером это не бывал?! А на Первый съезд колхозников в Москву кто ездил? Ты? В Кремле в Грановитой палате аль в Ружейной, может, ты бывал? А в Парк культуры имени Алексей Максимовича Горького, в театры не ты ли за меня ходил?! Скажет тоже! Москва, брат, главнеющий город в мире!
Синявин, деловито разделывавший тарань, насупил брови и сердито посмотрел на Лычкова:
– Город-то главнеющий, а понятие, я вижу, у вас, товарищ Лычков, как вот у этой… – он постучал пальцем по палубе, – того не чуете, что Севастополь-то дальний подступ к Москве… Немец-то как молодой лед на пруду: нажмешь – трещит. Вот сейчас рвется вражина к важнеющим центрам, и ежели не нажать на него здесь… понял? Понял, зачем нас в Севастополь-то посылают? То-то! А то завел: «Везут нас на Сахалин-остров». Вот где твой гвоздь-то, – он постучал пальцем по лбу, – понятно?
– Понятно-понятно! – отмахнулся Лычков. – Генерал тоже нашелся. Мы эту тактику-стратегию читали… грамотные. Не об этом сейчас разговор. Я вот говорю, на корабле-то воевать – одно удовольствие. Тут все сплошные удобств: спят на койках, в трусах; машинисты после работы в душ… А какие все бритые, ажник блестят. Чистота везде сверкающая. Это тебе не окоп армейский!
– А прямо областной центр! – засмеялся Синявин.
– Чего ты, как жеребенок, залился? – обиделся Лычков. – Если хочешь знать, то такой корабль больше, чем другой город. Чего ржешь? Думаешь, Лычков так ничего и не понимает? Я где-то читал – одна подводная лодка могет своими дизелями на целый город электричество вырабатывать. А это ж махина! Тут чего только нет: и лазарет свой, и мастерские, и кино… А машины какие! Глянь, прет, ажник дрожит весь! Из-под винтов пена чисто бешеная летить!..
– Ты, Лычков, не к добру разговорился, – сказал Синявин.
Лычков нахмурился. Подошел старшина:
– Об чем толк?
– Об жизни, – ответил Синявин.
– Вот что, хлопцы, – сказал старшина, – зараз отдыхать! Ночью высаживаться будем. И смотрите у меня – курить ни-ни! Тут на палубе фосфора до дьявола – вспыхнет, от нас и пепла не будет. Лягайте! Лягайте!
Солдаты начали укладываться. Старшина отошел к другой группе, а Синявин быстро вытащил из сидора буханку пахучего житного хлеба, банку с маслом, аккуратно свернутую газету. Газетку расстелил вместо скатерти, нарезал хлеба, собрал крошки в ладонь, затем кинул их в рот, потер руки и пригласил: