У генерала кожа на лице серого цвета, веки припухшие и как бы налитые свинцовой тяжестью. И голос у него хриплый от бесконечных телефонных разговоров. Связь плохая, порой от утечки звука, а часто рвется проводка – из-за этого разговор порой переходит на крик.
Измученный вид у генерала особенно резко бросается в глаза, когда он разговаривает с офицерами-направленцами после их возвращения с переднего края. Положение там усложняется с каждым днем, а на иных участках и с каждым часом – направленцы, бывало, раньше чем появиться в кабинете командующего, нафуфыривались – выбривались до глянца, надраивали сапоги до озорного блеска, а теперь на сапогах пыль, гимнастерки мятые – некогда!
Всем некогда! Ни вовремя поесть, ни побриться, ни поспать…
Московский художник Леонид Сойфертис, с которым я познакомился в осажденной Одессе, однажды принес в редакцию рисунок: могучий – плечи косая сажень – краснофлотец, обвешанный оружием, взгромоздился на два хрупких ящичка для чистки обуви, а два чумазых севастопольских мальчика любовно наводят глянец на его ботинках. Под рисунком подпись: «Некогда!»
Во время третьего штурма Севастополя некогда было болеть, все, кто бывал в штабе, часто могли видеть командующего адмирала Октябрьского с грелкой на животе – его мучили приступы печени. Мучили, а болеть некогда. Командир лидера «Ташкент», корабля, снискавшего легендарную славу, Василий Николаевич Ерошенко был тяжело ранен, но отказался от эвакуации – сбежал из госпиталя на корабль. «Некогда мне по госпитальным койкам валяться!» – ответил он, когда о его поступке стало известно большому начальству. Капитолина Ивановна Заруцкая, севастопольская почтальонша, старенькая, сухая, доставляла письма бойцам прямо на передовую. Нередко ей приходилось добираться до «адресата» ползком, под пулями. Ей говорили: «Ты бы, мать, переждала – убьют!
«Некогда мне, – отвечала она, – пережидать-то! А может быть, от этого письма зависит, как боец воевать будет!..»
В осажденном Севастополе давно никто не жалеет ни сил, ни жизни. Усталость делает ничтожным страх смерти – люди проваливаются в сон, как в трещину ледника или же как в кратер вулкана. И спят как мертвые даже тогда, когда кругом стоит ад от разрывов многотонных бомб и крупнокалиберных снарядов, а просыпаются внезапно при наступлении тишины.
Памяти, оказывается, не все доступно – я не могу вспомнить, на чем был прерван мой разговор с генералом, когда в его кабинет вошли генералы и адмиралы: Н. И. Крылов, П. А. Моргунов, H. М. Кулаков и член военного совета М. Т. Кузнецов. Генерал Петров посмотрел на меня и развел руками.