«Здесь были два друга – верные сыны России Лев и Валерий».
«Здесь наверху я в последний раз махнула платочком Жоржу, когда уходил поезд. Прощай, Жорик, что ждет тебя в Германии? 1943 г. Нина П.».
«За что они убили мою Лидочку, за что? Клавдия С.».
«Смерть фрицам за то, что они надругались над военнопленными и сожгли их в барже. 4.1.44. ХМ К. П. О. В. T. Н.».
«Смерть немецким бандитам!»
«Смерть гитлеровским бандитам за надругательство над русским народом. 4.44 г. ХМ».
«Здесь были защитники Родины. Нюра, Лида, Фрося».
«Привет Краснодару из Севастополя. 11.III.44 г.».
«Пишу сюда рукой небрежной, чтоб через много, много лет от жизни краткой и мятежной какой-нибудь остался след».
Когда я уже выходил из Панорамы, в нее вошла пожилая женщина. Разговорились. Она сказала, что и на Пироговке, в бараках, много надписей, и в каменных мешках Константиновского равелина…
– Да боже мой! – воскликнула она. – Где их нет?! Наш народ как ветер – его не сломишь! Где сидели – везде писали правду…
Я обошел пустые бараки на Пироговке. Бараки мрачные, надписи мелкие – трудно было не только записывать, но и прочесть. И все же записал я часть из них:
«Мы жили здесь с 30.VII.43 года, а раньше на Ленина, 100. Нам было очень тяжело и грустно. 4.V.44 отправлены в Румынию: Гостищева Люба, Гостищева Феодосия, Юнусов Алик, Федосеева. Прощайте, друзья, наше сердце в слезах. Помните нас!»
«Манюка Ксения Александровна, Белякова Мария Григорьевна. Жили раньше в этом деревянном бараке, эвакуировались 8 мая поневоле в Румынию. Прощайте, дорогие друзья».
И на каменных степах Константиновского равелина остались такие же следы.
«Дорогая Родина, не забывай нас, мы не забудем тебя. Крогулецкая».
Ниже стоит еще текст:
«5 мая 1944 года были здесь Крогулецкая Лида, Вадим, Тасик. Вывозят неизвестно куда. До свидания, дорогие. Сообщите родным в Евпаторию».
«Почтим память находившихся в лагере жителей Бартеньевки и Северной. Великов, Воронина, Луцик».
Поездки по городу были не просто интересны, а нужны для моей журналистской работы – я обязан был обо всем этом писать в газету. Стало быть, я работал. Но, и работая, я не забывал о Карантинной бухте, о катакомбе, где жили во время обороны Севастополя мои друзья, Когут, Иш и Галышев, и где я провел с ними в 1942 году несколько дней. Мои друзья – журналисты центральных газет «Красной звезды», «Известий» и «Красного флота», они не смогли эвакуироваться. Еще в Симферополе люди, вышедшие из подполья, говорили, что видели их в колонне пленных избитыми и окровавленными.
Мне смертельно хочется посмотреть, что стало с «дотом бойцов газетного листа». Цел ли фанерный купол, который защищал нас во время бомбежек от песка и пыли?