Приблизившись, они, должно быть, узнали Чигиринского сотника, потому что переглянулись между собой, смутились и потупились, пытаясь спрятать лица.
Богдан Хмельницкий сразу заметил их странное поведение и стал присматриваться. Ему тоже показалось что-то знакомое в этих людях, и тут он заметил у одного из них бельмо на глазу.
— Э-э, да это, я вижу, мои ангелы-хранители, молодцы Чаплинского!
Всадники еще ниже опустили головы.
— Свяжите их, пусть покатаются с нами на санях, а то еще Чаплинского наведут на след.
Гайдукам спутали ноги, связали руки, завязали глаза и уложили в солому на передние сани.
Под вечер отряд приблизился к Девичьему полю. Лаврин Капуста еще три дня назад посылал своего казака разведать этот хутор. Оказалось, что в нем разместилась целая рота кварцяного войска, шедшего на Кодак сменить часть гарнизона. Яры и балки, тянувшиеся к Днепру, густо поросли терновником, можно было бы проехать совсем незамеченными даже под самым селом, но Капуста, которому хорошо знакомы были эти места, еще задолго до Девичьего поля крикнул:
— Пане Богдан, меня еще малого учила нянька: кто ездит прямиком, тот дома не ночует. Бери левее.
Богдан Хмельницкий весь день молчал. Все понимали его состояние и не лезли с разговорами. Он и сейчас так задумался, что слова Капусты дошли до него, только когда конь сам уже повернул за другими. На белой пелене снега то тут, то там торчали стебли бурьяна и, словно в лихорадке, дрожали на ветру. Кусты терновника чернели, как разбросанная отара овец, которых застала в степи вьюга. Как-то зловеще звучало карканье ворон.
Далеко за Девичьим полем, когда небо уже густо усеяли звезды, решили разбить лагерь на берегу маленькой речонки.
Хмельницкий подошел к связанным гайдукам и спросил:
— Ну что, хлопцы-молодцы, может, и дальше с нами? Вы уже не маленькие, понимаете, что делается на Украине и куда мы едем?
— Куда же, как не на Сечь! Не видно, что ли? — проворчал один, сморщившись, должно быть, от боли в затекших руках.
— А вы хотите вернуться назад?
— А с вами разве нельзя? — спросил самый младший. — Ваша милость, прикажите, чтоб нас развязали.
— За правое дело стоять кто может запретить?
Хлопцы отвечали не только дружно, но и с удовольствием, как будто их пообещали взять на гулянку.
— Вот у нас уже и старшой есть. Согласен, Стецько?
— А что же! — уже веселее отвечал гайдук. — И похозяйничать и покомандовать умеем. Сами знаете!
Хмельницкий проверил выставленную охрану, заглянул в торбы с овсом, надетые на морды лошадей, спросил, поели ли слуги, и только после того тяжело опустился на постланное в санях сено. К ночи вызвездило, мороз стал крепче, но в балке было затишно. Слышалось только, как лошади хрупали овес и от щекотки фыркали мягкими ноздрями в торбу.