— Ты его знаешь, Текля?
Текля отрицательно покачала головой.
— Не знаю. Он глазами будто говорит. Ой, даже страшно!
Под мисником [Мисник – настенный шкаф или полка для посуды] у порога сидели двое. Их обоих Текля знала: костлявый, длиннолицый, с хриплым голосом был богатый казак из Корсуня — Захарко Драч, а лысый, одутловатый, с сонными глазами — белоцерковский есаул Макитра. Он был хорошо известен далеко вокруг, так как если сам не судился с казаками из-за земли, то его судили за насильничества. Увидев Максима, есаул наклонился к Драчу и тихонько сказал:
— Тебе тоже говорили, пане Захарко?
— О чем?
— Чтобы после собраться...
— Слышал. Только было успокоилось немного... и опять голову подставлять? Пусть бы еще нас касалось. Это все Кривонос баламутит!
— Ох, добираются и до нас. Хоть ты и уроджоный [Уроджоный – родившийся благородным, родовитый], а раз не римокатолик, так уже и с хамами тебя можно равнять...
— Да нет, это больше пугают. Мы ведь не раз доказали верность короне.
— Вот услышишь у пруда.
— Побей вас сила божья, дышать нечем, — крикнул Богун, — надымили! Вот там, вижу, скачет кто-то от урочища, выходите!
Старшина начала выходить во двор. Последним поднялся есаул Макитра, а за ним уже шел хозяин дома, чтобы закрыть дверь.
— Хорошие у тебя меха, хлоп! — сказал есаул, обводя комнату сонными глазами.
— Двух бобров и одну лису закапканил, — отвечал Добрыдень.
— Так положи их мне в сани.
— Что вы, пане есаул...
— Не дотянешься? Сейчас гайдука пришлю.
— Может, пан возьмет заячьи, а эти у меня дочери на приданое.
— Моя дочь тоже любит меха. Давай, давай!.. — И бросил вдогонку Драчу: — Жена моя столько разного добра припасла — на троих бы хватило, но приказала не возвращаться без меха. Когда еще та свадьба будет...
Во дворе уже было полно казаков. По улице тянулся обоз с артиллерией, с ядрами и котлами. Над лошадьми облаком поднимался пар, снег под ногами звонко скрипел, а прозрачный воздух сверкал искристыми снежинками. Старый казак в плохонькой кирее набрал полную горсть рассыпчатого снега и стал тереть им уши.
— Говорил, «не противься, человече», когда Ярема Вишневецкий хотел обкорнать тебе уши, вот и не было бы теперь с ними мороки, — крикнул всадник, останавливая коня. — Челом, пане Покута!
Казак посмотрел на всадника потускневшими глазами и прошамкал беззубым ртом:
— Челом, пане сотник! Так что ж, паны-ляхи хотят нас прикончить?..
— Вот вам и привилей [Привилей - привилегии]. Сам король давал обещание! Да обманул!
— Сказал пан: «кожух дам...»
— А тебе, Покута, кожух не повредил бы... А церемония, слышь, тут будет или где?