— В порошок стереть их, схизматов [Схизматы – так поляки, католики, называли православных], а не миловать! — снова выкрикнул Лащ. — Чтобы знали, как противиться воле его королевской милости!
Казаки молчали, только Роман Пешта, вдруг съежившись, с выражением полной покорности, уже открыл было рот, но успел произнести только два слова: «Ясный пане!..» — и сморщился, словно хрену проглотил. Ему изо всей силы наступил на ногу Максим Кривонос.
Возмущение охватило польного гетмана. Теряя вельможную важность, он уже визгливо кричал:
— Изменники, чего молчите? Бунтовщикам сочувствуете? Привилей ожидаете? Вот вам привилеи, бездельники! — Он выхватил из рук писаря постановление сейма и глумливо похлопал по нему рукой. — Поблажек давать больше не будем. На панский двор, на работу!
На последнем слове Самуил Лащ пристукнул о ножны рукояткой сабли.
— 3найте, хлопы, пана!
Верига как рядовой казак не был зван на раду. О ней тайком поговаривали, но где она будет и когда — немногим было известно. Рассчитывая хоть что-нибудь разузнать в дороге. Верига не стал задерживаться на хуторе у Добрыдня. Он в тот же день выехал на Стеблев, оставив Ярину у тетки до весны.
— Так это и тебе придется подчиняться панам, братец? — с грустью сказала сестра на прощанье.
— А чтоб они все подохли! — ощетинился Верига. — Сказано в ординации, чтоб за двенадцать недель выбирался, кто не хочет быть в послушных, так к весне и след мой простынет.
— Может, на Московщину? Туда бы и я поехала: татарва в те края редко наведывается, веры мы одной и крови одной. Заходил это к нам недавно человек с Курщины — сердце порадовалось: говорит, а ты его понимаешь. Только и разницы, что не так записаны.
— Нет, сестра! Хочу я быть сам себе паном. Попробую еще податься на край света крещеного. Уж там не достанет меня польская администрация.
— А татары?
— Нам к сабле не привыкать. Собирайся и ты, Каленик: земли там немеренные.
— И на них пан тоже родится, — ответил Добрыдень, безнадежно махнув рукой. — Нет, Гнат, казаку нужно за саблю браться, а не за землю.
— Да уж подумывают... В ярме казак ходить не будет.
На следующий день, у самого Стеблева, Верига догнал Богдана Хмельницкого с двумя джурами [Джур, джура - ординарец]. Писарь войска Запорожского теперь был понижен: он стал чигиринским сотником. Понижена в чинах была почти вся казацкая старшина, и Богдан Хмельницкий видел теперь, что никакими услугами короне не уничтожить образовавшуюся пропасть. Напрасно иные казаки возлагали надежды на сладкие обещания короля польского Владислава IV — сейм все равно решил по-своему — против казачества. А короли Речи Посполитой как были только украшением, так и остались; значит, верно-таки говорит Кривонос: казакам полагаться надо только на саблю. Это будет и право и закон! Хмельницкий тяжело вздохнул, ощутив всю значительность решения, единодушно принятого старшиной [