* * *
Аластер считал, что повел себя правильно и честно. Он извинился, и хоть она и не поняла этого, свое дело сделал. Оливия не могла знать, каких усилий ему стоило шагнуть на солнечный свет и приблизиться к ней, когда она не захотела подойти к нему.
Но за пределами дома все оказалось так просто.
Едва он ступил за дверь, как ему показалось, что душа распрощалась с телом и улетела куда-то ввысь, а плоть, ведомая чьей-то невидимой рукой, продолжает двигаться вперед. И лишь удивление Оливии, ее вскрик вернули его душу в тело. «Ходунки», – пошутил он.
Шутка! Его поразила собственная легкость. Несколько сложных запутанных мгновений Марвик вспоминал ту старую часть себя, которая никогда не терялась, не огорчалась. На улице все так просто, ничто не давит ему на грудь, никакой паники. Он идет к Оливии…
Конечно, он идет к ней. Это даже не удивляло его. Ему казалось, что он идет к ней долгие месяцы. Разумеется, она была в саду.
Когда он смотрел на нее на свежем воздухе, ему казалось, что он просыпается после долгого сна. Пока они говорили, трудность первого шага, казалось, куда-то исчезает, превращаясь в давнюю историю, с невнятными началом и концом, как воспоминание двадцатилетней давности. Что так долго держало его в доме? Свежий воздух подействовал на него, как удар током, он был резок и силен, как запах крепкого алкоголя, проникший в нос, как вкус спиртного, обжегшего горло, грудь.
Оливия прекрасна! Сад чудесен! Он однажды целовал ее и мог бы сделать это еще раз. Но она заслуживает лучшего – внезапно он это понял, потому что именно она вытащила его из дома, и это к ней и только к ней он должен идти.
Она первой вышла из сада и задумчиво оглянулась на него от двери, чтобы убедиться, что с ним все хорошо. Ее великодушие, ее добрый нрав сразу понравились герцогу, а она не должна ему ни взгляда, ни чего-либо еще. Спаси ее, господи, от нее самой!
– Со мной все будет хорошо, – сказал Марвик, а она покраснела и сделала вид, что не понимает, что он имеет в виду. Потом Оливия очень быстро пошла вперед и вскоре скрылась в полумраке дома.
Через минуту он последовал за ней, намереваясь подняться наверх, закончить письмо брату и, возможно, предложить тому встретиться. Но в доме так темно. Неожиданно герцогу пришло в голову, что темнота может поглотить его вновь. Где Оливия?
Он отпускает ее – ради ее же блага. И он должен сделать это сам.
Но вместо этого Марвик вдруг обнаружил, что стоит в вестибюле, у парадной двери. Швейцар вскочил и оторопело уставился на хозяина. Герцог сам открыл дверь.