– А мне и в голову не приходило, что вы из тех, кому нравится пинать побитую собаку. Как просто!
Несколько мгновений он молчал, а потом сказал:
– Посмотрите на меня!
Глубоко вздохнув, Оливия открыла глаза. Из одного глаза выкатилась слеза. Наклонившись, Аластер, лицо которого по-прежнему носило мрачное выражение, вытер ее большим пальцем.
– Вы будете со мной честной, – приказал он. Его тон был абсолютно равнодушным. – Вы не собака. Но с вами обошлись жестоко.
Его слова даже можно было с натяжкой назвать добрыми. Чего не скажешь о его прикосновении. Он снова погладил ее щеку – грубо, с нажимом, словно ее слеза каким-то образом оскорбляла его.
– У нас с вами общий враг, – произнес Марвик. – В этом вы были правы. И я намерен погубить его. – Он помолчал, а его палец глубоко впился в ее щеку над припухшим синяком. – Но, пожалуйста, имейте в виду: я еще не решил, что делать с вами.
* * *
Аластер смотрел на свою руку, прикасающуюся к лицу Оливии. Невероятно, что у нее такая мягкая кожа, хотя характер под этой кожей стальной. Это несоответствие сердило герцога. Это казалось ему доказательством того, что лживость – это ее сущность, полученная в наследство от отца, в точности как и некоторые черты ее внешности.
Почему она сейчас плачет? Это сбивало его с толку, приводило в ярость, ведь она плачет в его карете, хотя не плакала даже в тюрьме. Как будто это он мерзавец.
Он отпустит ее. Карета поехала медленнее, когда они свернули на Брук-стрит. У Марвика тут была квартира. Когда-то ее занимал его брат, но сейчас она пустовала. Квартира отлично подходит для его цели.
Оливия тихо сидела рядом с ним. Если она плакала, то делала это беззвучно. Он не будет смотреть на нее. У нее опухшая щека, вот и все. Синяк пройдет.
– Итак, теперь вы меня ненавидите, – тихо произнесла Оливия. – Как это удобно. Словно все, что я для вас сделала, больше не в счет, потому что я вас обманула.
Марвик стиснул зубы. У него была причина для ненависти. В своей прошлой жизни он бы нипочем не простил Оливии ее преступления – этого не позволила бы его гордость.
Но сейчас его жгла вовсе не гордость, а безрассудство Оливии. Ее глупость поражала его. Кто она? Одинокая женщина. Без семьи, которая могла бы прийти ей на помощь. Она абсолютно одинока! Несмотря на это, несмотря на огромный риск и отсутствие спасательного круга, она взялась за дело. А что, если бы Аластер был другим человеком? Любым другим человеком? Мужчиной, чья честь не была бы расколота его покойной женой на мелкие части с такой яростью, что он больше не тревожился о том, чтобы ее беречь? Будь он другим, она осталась бы в Ньюгейте. Она замахивалась очень на многое, но при этом у нее почти не было способов защиты. Вот это жгло его.