Внезапно Оливия почувствовала его превосходство. Это было странное, неприятное и очень новое ощущение, но каким-то образом герцог внушил его ей: он поменялся с ней местами, причем не с помощью грубой силы, а с помощью собственного ума. Если она впредь будет уговаривать его выйти из комнаты, то станет частью убийственных намерений.
Марвик сделал так, чтобы Оливия это поняла.
– Не могу сказать, что я поддерживаю убийства, – с усилием произнесла Оливия. Она надеялась, что Господь обратил внимание на эту ее добродетель и добавил ее в качестве противовеса к длинному списку грехов.
Наклонив голову, герцог изучал Оливию. Теперь его глаза носили оттенок глубокого, штормового океана и были слишком умными, чтобы она могла чувствовать себя спокойно рядом с ним.
– А если речь идет не об убийстве, а о справедливости?
Такое ощущение, словно сам дьявол придумал этот тест, чтобы соблазнить ее.
– Убийство – самая худшая форма справедливости из всех возможных. Оно наказывает исполнителя так же, как и его жертву.
– Хотел бы заверить вас, миссис Джонсон, что я не почувствовал бы ни малейших угрызений совести.
Она пристально посмотрела на герцога. Он не отвел глаз, его красиво очерченные губы растянулись в мрачной и простой улыбке.
Несколько скомканных мгновений эта улыбка казалась Оливии прекрасной и необъяснимо соблазнительной. Он превращался во тьму. Марвик светловолос и красив как ангел, но разве не один из самых известных ангелов был тем самым, кто лишился божьей милости?
– Я вас удивил? – спросил герцог. – Прошу простить меня, миссис Джонсон.
Она должна притворяться, что он ее удивил. Куда ужаснее признаться, что она завидует его уверенности, нежеланию испытывать чувство стыда, равнодушию к Господу, к судьбе его души. Каким, должно быть, свободным делает его все это.
В следующий миг Оливия пришла в себя. Он не свободен. Дальше быть от свободы невозможно.
– Я поражена вашей глупостью, – сдавленным голосом проговорила Оливия. – Может, убийство вас и не пугает, но как только вас поймают, будут допрашивать и пытать за него, у вас, без сомнения, появятся неприятные ощущения.
Улыбка на его лице погасла.
– Нет, – сказал герцог. – Это не будет неприятнее, чем… – На его лице промелькнуло ранимое, уязвимое выражение. – …Это.
Оливия понимала, о чем он говорит. Она узнала это чувство. Это было выражение страдающего человека, не способного со спокойным сердцем заглядывать в прошлое и не имеющего надежды на лучшее будущее.
Она отступила от него. Почему он испытывает такие чувства? У него нет на это права. Даже она способна увидеть его путь в будущее. Он же герцог, так что может помешать ему делать то, что он хочет?! Только он сам мешает себе.