Оставалось лишь отложить размышления о нем до лучшего времени и вернуться к покойному скрипачу.
Воссоединившись с Гринделем уже возле «Лаврового венка» и войдя в обеденный зал, Маликульмульк задал неожиданный для химика вопрос:
— Послушайте, Давид Иероним, отчего люди в Риге спиваются?
— От безделья, — сразу же ответил химик, и тут рядом с ними оказался Паррот. Он слышал вопрос и сразу присоединился к беседе.
— От лишних денег, особенно если рядом появляются ловкие собутыльники. От разорения — я такое видел дважды… Направо, вон видите стол и Ганса с Вилли?.. И от слабости души. Нужно уметь сказать себе «нет», — строго объявил он. — Мало ли что на ум взбредет? А ты — «нет»! Вы про итальянца толкуете? Тогда — от самолюбия.
— Это как? — удивился Давид Иероним.
— Очень просто. Он выступал в Риге вместе с Никколо Манчини, он слышал, как играет дивное дитя. Самому ему уже за сорок, карьеры он не сделал. Карьера для него — это первая скрипка в парижской опере, а он разъезжает по немецким княжествам, которые не всякий и на карте-то сыщет. Он столько лет по ним разъезжает, что выучился говорить по-немецки не хуже нас с Давидом Иеронимом. И вот он слушает мальчика и думает: Господи, за что такая несправедливость, я мучался по восемь часов в день, у меня мозоль на подбородке с талер величиной, а этот паскудник родился со смычком в руке! Раньше, может быть, итальянец даже не задумывался о том, что жизнь не удалась. Но сейчас он сравнил себя с этим ребенком…
— С больным ребенком, Георг Фридрих, — напомнил Гриндель.
— Про это он думать не хочет. Он в своей дурной голове считает деньги, заработанные ребенком, и кричит благим матом: Господи, почему не мне?! А поскольку он догадывается, что так играть не будет уже никогда, то говорит себе: пропади все пропадом, я должен вознаградить себя за неудавшуюся жизнь хотя бы бутылкой вина. Но в этом случае было кое-что покрепче. Возможно, он начал пить русскую водку. Там, где он раньше разъезжал, ее не было, а в Риге она есть. Идем скорее, сейчас принесут тушеную капусту. Я уж думал искать вас на улице. Надеюсь, вы в подвал не спускались?
— Понадобится — спущусь, — буркнул Маликульмульк. Ему не понравилось, что Паррот разговаривает с ними, как со своими мальчиками. А вот Давида Иеронима это устраивало.
— Садитесь, друзья мои. Ганс, убери локти со стола, — велел Паррот. — Я заказал для всех айнтопф с тушеной капустой, в холодную погоду это самое лучшее кушанье. Ну что, Крылов, продвинулось ваше следствие?
— Мне кажется, да. Но говорить об этом я не расположен, — быстро ответил Маликульмульк.