Облегчение испытал и Маликульмульк — все это время он делал вид, будто изучает надписи на банках.
Минуты две спустя в дверь выглянул Давид Иероним.
— Они ушли?
— Ушли.
Маликульмульк сам удивился, как горестно произнес это. Гриндель вышел, притворил дверь и уселся на стул.
— Нет, конечно, Георг Фридрих прав, они не пара, — задумчиво сказал химик. — Совсем не пара. Вы можете вообразить их семейную жизнь? Он пишет диссертацию о взаимодействии физики и химии в фармакологии, а она распевает арии! А дети? Детям нужна женщина, которая заменит мать, а эта госпожа Пинелли — неизвестно даже, умеет ли она сварить хоть пшенную кашу!
Он запустил руки в шевелюру, взъерошил ее отчаянно и вдруг закричал:
— Ну, допустим, она красавица! И что же? И что же?!
Маликульмульк сперва удивился было — Аннунциата могла почесться привлекательной, но уж никак не красавицей. Она была пухленькой, белокожей — но, коль на то пошло, черты лица Дораличе были правильнее, хотя она скорее напоминала древнегреческого атлета и профилем, и кудрями, и взглядом. Он чуть было не спросил: «Отчего ж красавица?» — и вдруг все понял.
Аннунциата была права — ей требовался еще один день. По одному тому, как Паррот чересчур решительно избегал ее, певица поняла — он недолго будет сопротивляться, нужна лишь настоящая встреча, без посторонних.
Еще один новогодний подарочек, подумал Маликульмульк, — влюбленный Паррот. Да что за время такое — все с ума посходили, Тараторка совсем заневестилась, будет теперь с ней хлопот, а кто-то даже предавался страсти в башне Святого духа! Бежать, бежать прочь от безумцев!
Он сказал Гринделю, что опаздывает на встречу, схватил маковый рулет и фунтик печенья, выскочил на улицу и довольно быстро, почти бегом, добрался до ратуши. Там он перевел дух.
Праздник для горожан почти завершился. Еще продавали в нарядных киосках сладости детям — да только детей было на площади немного. И маленький оркестр не играл на помосте. И свечи на елке не горели. Маликульмульк вспомнил: главный праздник рижан не Рождество, а Масленица, вот когда они гуляют две недели с шумом и гамом. Недолго ждать осталось, время бежит быстрее, чем хочется и философу, и начальнику генерал-губернаторской канцелярии.
Он шагал, считая по привычке шаги, и сперва усмехался — вспоминал свой побег из аптеки, а потом задумался. По случаю праздника у полиции довольно хлопот и без знаменитой скрипки. Она не найдется еще день, еще два — и сколько же итальянцы будут сидеть в Риге? До морковкина заговенья? Тот, кто утащил скрипку, очень хорошо рассчитал — во-первых, не будет больше концертов в Доме Черноголовых, так что магистрату на судьбу скрипки начхать, во-вторых, артисты спешат, у них другие контракты. А когда уедут Риенци и Сильвани, Пинелли и Бенцони с квартетом, никто и не подумает беспокоиться о Никколо Манчини и его батюшке; пусть живут в «Лондоне», коли им больше некуда деваться, пусть ждут, что рижская полиция совершит чудо…