[7]«Но почему же, милый Графъ, мы видимъ прекрасно воспитанныхъ дѣтей у матерей, которыя составляютъ украшеніе общества? Почему мыслящія и развитыя женщины воспитываютъ также хорошо, какъ и женщины, бросающія науки и искуства для созерцанія пеленокъ?» – Да, мы видимъ дѣтей матерей, выставляющихъ свои голыя спины на народъ и пишущихъ статьи, столь же хорошо умытыми, причесанными, одѣтыми, физически [и] нравственно, какъ и матерей, не успѣвающихъ причесаться; но мы не видимъ тѣхъ д[ѣтей], к[оторыя] умерли и [которыя] остались живы, и мы не можемъ сравнить въ этихъ дѣтяхъ тѣхъ основныхъ силъ души, которыя не измѣряются греческой грамматикой, знаніемъ языковъ и танцевъ.
И эти то душевныя силы всегда на сторонѣ дѣтей, воспитанныхъ матерями, не успѣвавшими заниматься братчиками, политической экономіей и пудреніемъ голой груди.
«Но почему-же наконецъ, милый Граф?»
Вотъ какой сумбуръ бываетъ въ головѣ художниковъ, берущихся не за свое дѣло. Почему? Потому что, ежели призваніе матери (высшее по моему убѣжденію) имѣетъ свойство всѣхъ серьезныхъ человѣческихъ призваній при вникновеніи въ него представляться безконечно труднымъ, почти неисполнимымъ по слабости силъ человѣка (такими предст[авляются] мущинамъ искусство, наука), и ежели (признанное всѣми) материнскій инстинктъ имѣетъ высшую, чѣмъ разумъ, силу вліянія, то нельзя предположить, чтобы наибольшія направленныя усилія производили меньшія или худшія результаты, чѣмъ наименьшія. – Ежели я вижу изъ окна двухъ пашущихъ мужиковъ, изъ которыхъ одинъ не переставая пашетъ, а другой куритъ трубку, поетъ прекрасныя пѣсни, разговариваетъ съ проходящими и становится въ красивыя позы, я смѣло могу сказать, что тотъ, кто не переставая пахалъ, хотя онъ и запотѣлъ и усталъ, что онъ напахалъ лучше и больше.
Чѣмъ больше любила – дѣятельно любила мать, тѣмъ дитя лучше. —
Я не знаю примѣра изъ біографіи великихъ людей – великаго человѣка не любимца матери.