— Можем ли мы противостоять такой силе, вдвое и втрое, а подчас и вдесятеро превосходящей нашу численность и вооружение? — спрашивает Петров, пытливо вглядываясь в лица командиров. И сам же отвечает: — Можем! Наши люди доказывают это повседневно. Исключительный героизм проявляют наши командиры, политработники, краснофлотцы и красноармейцы. Мы сожмемся в крепкий, упругий кулак и измотаем врага!
В штабе армии получаем указания, как действовать дальше. Нашей бригаде приказано отойти передним краем на Федюхины высоты, чтобы выровнять фронт, избежать угрозы окружения.
17 июня осуществляем этот приказ. Я и не ожидал, что это так тяжело. Полгода мы удерживали горы Гасфорта (с Итальянским кладбищем), Телеграфную и высоту 154,7. Моряки обильно омыли их своей кровью, но не отступили ни на шаг. А теперь мы оставляем эти позиции...
Я отвожу наши поредевшие части на следующий рубеж, и сердце сжимается от обиды. Вот она, горечь отступления. Злой, подавленный, иду на свой командный пункт, чтобы по телефону доложить о выполнении приказа. Начальник штаба Приморской армии Николай Иванович Крылов прерывает мой рапорт:
— Поздравляю вас, товарищ генерал!
Что это, шутит начальник штаба? Нашел время!
Но он официально сообщает, что мне присвоено звание генерал-майора. Я благодарю без особой радости. [208]
— Эх, Николай Иванович! Я согласился бы быть ефрейтором, лишь бы не отступать...
Крылов молчит. Он понимает меня. И генеральское звание не радует, когда дела на фронте плохи.
Иначе восприняли весть мои подчиненные. Они наперебой поздравляют меня. Заботливые вещевики уже к вечеру соорудили генеральский костюм. Я подержал его в руках, но надеть в Севастополе так и не довелось. Уйма забот навалилась на нас.
Не успели мы как следует обосноваться на Федюхиных высотах, как соседи справа и слева вынуждены были отойти. Наша бригада опять оказалась с открытыми флангами.
Командный пункт на Федюхиных высотах теперь явно не на месте. Переводим его в район Максимовой дачи. Туда я направляю начальника штаба полковника Кольницкого, который совсем расхворался. Сам обосновываюсь на Сапун-горе, левее Ялтинской дороги. Мой наблюдательный пункт теперь — железобетонный колпак, поставленный над котлованом. Стены котлована выложены камнем и обиты досками. Амбразура колпака позволяет обозревать весь фронт от Балаклавы до Мекензиевых гор.
Вместе с Ищенко наблюдаем отсюда за полем боя. Впереди — Федюхины высоты, за ними в серой дымке маячит разбитая часовня на горе Гасфорта. Там уже прекратились вспышки разрывов, не поднимаются клубы дыма. Как и холмы возле деревни Камары, правее Ялтинского шоссе, они перестали быть объектом боя и превратились для нас в несущественные географические точки в тылу врага. Фашисты полукольцом охватили Федюхины высоты. На юго-востоке они всего в километре от Сапун-горы. Их артиллерия, не жалея снарядов, бьет по нашим позициям.