Бурцев слышал, как майор предупреждал:
— Если почувствуешь, что сбился, лучше остановись, и ещё раз выверим маршрут.
— Мне, товарищ майор, не надо повторять такие вещи дважды, — ответил Сергей.
— Но всё-таки учти, — заметил Зубов.
Сергей вздохнул с чувством уязвлённого самолюбия, негромко подал команду „Вперёд!“, и разведчики, как и шли раньше, в затылок друг другу, шаг в шаг, тронулись по лесной тропе.
Прошло ещё полчаса. Лес то редел, прерываясь небольшими полянами, где ноги тонули в мякоти бугорчатых, чавкающих под ногами кочек, то снова густел, и узкая тропа, пробитая впереди идущими, петляла между деревьями.
Луна часто уходила за тёмно-серые тучи и подсвечивала их изнутри, отчего тучи просветлялись и плыли по небу как бы на лёгкой серебристо-шёлковой подкладке. А в лесу после этого становилось темнее и глуше, и хруст раздавленных сапогами сучьев, шорох прошлогодней свалявшейся листвы казался в темноте более громким.
Разведчики не курили, не зажигали карманных фонарей и без особой нужды не шептались. И хотя они уходили всё дальше от Одера, состояние тревоги и ежесекундной готовности ко всяким неожиданностям не ослабевало.
Бурцев, шагавший в середине цепочки, не видел Сергея Свиридова, который, как командир группы сопровождения, шёл первым. Он только иногда слышал его команды, шёпотом передаваемые по цепи: „Взять левее или правее, пригнуться“, когда ветки низко нависали над тропой, а иногда и хлестали по лицам разведчиков, иди же по тревожному возгласу: „Под ноги“ — пристально всматриваться в землю, опасаясь ям, колючей проволоки или мин.
Когда идёшь в середине цепочки, не надо особенно напрягать внимание, обо всём тебя предупреждают впереди шагающие, и Бурцев, внутренне посмеиваясь, слово за словом вспоминал так позабавивший всех разговор по телефону из лесной сторожки с секретарём бургомистра Берлина. Поэтому он не заметил, как голова их маленькой колонны вышла из леса к опушке, откуда были видны крайние дома какого-то селения.
Бурцев только почувствовал, что группа внезапно и как-то тревожно остановилась, и это состояние тревоги и нарастающей опасности мгновенно, как током, прошло по цепи, проникая каждому в сердце. Через секунду тишину разорвал испуганный выкрик кого-то из разведчиков, Бурцев даже не мог узнать — чей это голос, искажённый болью и страхом?
И тут же вскрикнул ещё кто-то и ещё, и по опушке дробно раскатился громкий звон жестяных банок и бьющихся друг о друга бутылок. Звон этот был печально знаком Бурцеву, и он тут же понял, что вся эта „музыка“ привязана к замаскированной в кустах колючей проволоке, которую немцы, как ловушку, поставили у выхода на дорогу.