— Он будет. Счастливо. — Татьяна встала из-за стола, тем самым давая понять, что беседа окончена…
Она снова вспомнила про снимки, которые ей показал Павлушка. Что ж, Татьяна Федорина свое получит. Гатальски заплатил ей половину, как обозначено в договоре, потом должен отдать еще четверть и уже после открытия выставки — остальное.
А вот Надежда Тавранчук может не получить ничего. Если она, Татьяна Федорина, захочет.
Пора наведаться к Надежде, посмотреть на нее наяву, а не на фотографиях.
Надя ожидала этого визита, что ж, Татьяна Федорина имеет полное право поинтересоваться, как продвигается работа над экспозицией. Но в то утро Надю мучила одна мысль, такое с ней бывало, она называла ее мономыслью. Мысль была неважная, никчемная, но мучительная… А все из-за Алексея, который соединил ее фамилию с названием рыбного блюда. Надя смутно помнила одну бабушкину фразу… но какую именно? Она морщила лоб, но ничего осмысленного в голову не приходило. Кажется, что-то вроде: «Все говорят, ты похожа на итальянку. А ведь знаешь ли… на самом деле…»
Их прервали? Или Надя отвлеклась? Но теперь бабушки нет и спросить не у кого.
Она собиралась на Патриаршие и никак не могла отвязаться от засевшей в голове мысли. Конечно, это от переутомления, от недосыпа, от волнения.
Неужели у нее мало сейчас забот и подумать больше не о чем? Она рассердилась на себя, но тут подплыл Маркиз Второй и потерся боком о голень.
Злость как рукой сняло, она улыбнулась коту. Ладно, не стоит сердиться, даже на себя. Она историк, так неужели не сможет докопаться до истоков собственной фамилии? Но только после того, как выставка благополучно — нет, когда она потрясающе откроется!
Сегодня она надела темно-зеленые брюки и пиджак чуть светлее — она купила этот костюм в прошлом году, когда была у матери в Германии. Он очень ей шел, в нем она казалась еще стройнее, тоньше, перламутровые пуговицы таинственно мерцали, придавая особый шарм всему облику Нади. Из зеркала на нее смотрела очень стильная молодая женщина, полная достоинства и уверенности в себе.
Да, да, на Патриаршие собиралась заехать Татьяна Федорина, снова вспомнила Надя и неожиданно для себя скривила губы. Между ними никогда не было особенно нежных чувств, Татьяна женщина с довольно тяжелым характером, но, наверное, без такого характера она не смогла бы открыть свой бизнес и уж тем более сохранить его и развить.
Многие открывали частное дело в начале девяностых — прямо как чумой всех косило, — бежали из музея, устав от столов, за которыми сидели, от надоевших коллекций, от свар дамского коллектива. Если и попадались в отделах мужчины, то коллеги-женщины их таковыми не считали — мужчина с зарплатой музейного работника не был вожделенным героем сновидений.