И тетрадный листок в полстранички величиной оказался в руках матери. В нем торопливой рукой сына было написано:
«В горком комсомола от гр. Григорьева Е. Н.
Заявление
Убедительно прошу принять меня в Школу юнг. Очень хочу бить ненавистного врага.
К сему прилагаю свои документы.
Е. Григорьев.
5 июля 1942 года».
Делать было нечего, мать согласилась. И вот Женя вместе с нами.
— Давно в баньке не был. Все гражданские грехи
смоем, — с радостью сказал он и, подхватив свой тощий вещмешочек, первым побежал к дверям. Мы устремились за ним.
— Идите вниз по трапам. Тут недалече. Баня на барже! — кричал нам вслед рассыльный.
Прибежали. Но прежде чем мыться, пришлось стричься. Во всех четырех углах предбанника будущих юнг поджидали краснофлотские парикмахеры.
— А как будем стричься? — обращаясь к нам, спросил Женя.
— Как положено, под машинку, — спокойно, но в то же время твердо сказал вошедший пожилой моряк-банщик.
А из углов уже неслись нетерпеливые голоса лязгающих ножницами парикмахеров:
— Присаживайтесь! Не стесняйтесь! Сейчас всех под нуль оболваним...
Хоть и жаль было шевелюру, но спорить не приходилось. Краснофлотцы-парикмахеры и сами были острижены наголо.
— Длинные волосы — доброе житье для вши, — раздавая малюсенькие кусочки мыла, разъяснял банщик. — А где вша, там и хвори. Ни то, ни другое моряка не красит, на флоте лишнее, особенно в военное время — мешает врага бить.
Женя первым сел на стул готового к работе парикмахера. Его примеру последовали и мы. Не прошло и часа, как все стали лысыми, если не считать жесткой щетки торчавших во все стороны волос на голове каждого.
— А теперь раздевайтесь! Каждый свое белье и другие вещички должен аккуратно увязать в узелок, сверху, чтобы не потерялись, положить записку с указанием своей фамилии, имени и отчества. И марш мыться! — скомандовал банщик.
Натирая голову казенным мылом, безжалостно елозя
по своему телу и спинам товарищей новенькой мочалкой, я с удивлением отметил, насколько мы еще малы, да к тому же худы, особенно мальчишки, приехавшие из блокадного Ленинграда. Кожа да кости. С одним из ленинградцев, Сашей Ковалевым, я уже познакомился. Небольшого роста, влюбленный в технику, мечтавший стать корабельным мотористом, он был настолько истощен, что казалось, через кожу просвечивают не только ребра, но и ссохшиеся от недоедания внутренности. Это Саше врач на медкомиссии сказал:
— А то, что худой, ничего. На флотских харчах поправишься.
Хотелось в зто верить. В Экипаже только и говорили о морских пайках для плавсостава, подводников и морской пехоты, обедах из трех блюд с компотом. Думалось, что, наверное, и нас не обидят.