— Есаул Бахчин! — крикнул Назаров и взял под козырек.
Бахчин повернулся.
— Заходите, хорунжий, — ответил он, — я буду здесь. — Он поднес руку к кубанке и поклонился.
Назаров в ответ кивал головой. Взволнованный встречей, он поспешил к себе. В хате на широкой скамье в нательной бязевой рубашке лежал Быльни-ков. Он хмурил лоб и молча смотрел в окно. Мертвенно бледная рука с перстнем безжизненно свисала со скамьи. Назаров изумился ее белизне. Быльников был пьян. С брезгливостью он следил за Назаровым, который шагал по хате с куском сала и мелкими зубами жадно рвал его, громко чавкая.
«Крыса...» — подумал Быльников.
— Остановитесь, Назаров, чего вы маячите? Кто вас навинтил? Сядьте, прошу вас! Выпейте спирту! —
Быльников сел и, натягивая на ноги сапоги, спросил: — Что вы привезли нового?
Назаров восторженно ответил:
— На своем пути, господин сотник, я не встретил ни одного красного. Они бегут без памяти, без оглядки. — Он засмеялся, прикрывая рот ладонью; и самодовольно добавил: — Вояки! Ну, и наконец я имел счастье встретиться с командиром отряда, есаулом Бахчиным. Представьте, совершенно неожиданная встреча. Замечательный офицер и мой хороший друг. Знаю его по службе в Новороссийске.
— Ах, вот как! — совершенно равнодушно произнес Быльников. — Что же в нем замечательного?
— Вечером вы можете убедиться 'и оценить по достоинству есаула. Он остановился здесь и просит его посетить. Надеюсь, и вы окажете ему эту честь?
Быльников слушал, вытаращив глаза. Теперь он искренне удивлялся Назарову.
— Любопытно, лю'бо-пытно, — промычал он и, обувшись, снова лег на скамью. Он слышал, что Бах-чин контрразведчик, и встреча с ним не могла доставить Быльникову особенного удовольствия.
— Кучумов! — позвал Назаров. — Узнай, где остановился есаул Бахчин.
— Удивительно, — бормотал Быльников, — почему карательный отряд Бахчина идет с боевыми частями. Не место ему. Мы воюем, а они... Они должны идти там... там вон, — неопределенно покачал он головой и закрыл глаза.
Есаул Бахчин остановился в кирпичном доме кулака; Хозяин предупредительно переселился в амбар и, любезно кланяясь, выражал собачью готовность услужить.
— Нам как по крестьянству, от зари до зари в поле, то и делать в хате неча, — говорил он, униженно улыбаясь. — Милости просим.
Однако глаз хозяина неустанно следил за двором, за казаками, за каждым их шагом, и как только какому-нибудь петушку или поросенку грозила опасность, он словно из земли вырастал и, пряча усмешку, говорил:
— Их благородие у меня на фатере и на довольствии. Приказывали ничего не трогать. Я сейчас пожалюсь.